Мужчина на секунду оторвался от девушки, но не сделал даже малейшего шага назад. Они так и стояли дыша, как после марафона, едва касаясь друг друга губами и не смея отступить, пока он резко не подхватил ее под бедра, вынуждая сильнее вцепиться в его плечи.

— Дань… — слетело непрошено и как будто привычно.

— Молчи, — толи приказ, толи мольба слетела с его уст, тут же накрывших ее в очередном гонимом желанием поцелуе. Идеальному настолько, что впору было бы заставить забыть обо всем и о себе самом вдогонку, только бы это не прекращалось.

Морозова чувствовала, как все внутри закипало, как всегда, бывало, когда он касался ее. И сейчас, пропуская его волосы сквозь пальцы, она был готова простить ему все: и ужасное упрямство, и постоянные угрозы, и даже его невыносимый характер. А ведь знала, что не всерьез, что не отпустит ее, не даст уйти, сокрывшись в тумане, но по глупости своей не слушала, что шептало ей сердце.

Под ногами вновь появилась опора, совершенно не спасающая от падения и, если бы не крепкие руки, сжимавшие до хруста костей, Морозова бы точно упала. Особенно сейчас, когда ладони мужчины двигались вверх по ее ногам, приподнимая короткие шорты и сжимая кожу, пуская заряды тока по телу, а по шеи скользили влажные губы, оставляя поцелуи и даруя выбивающие стоны укусы.

Пульс гулким набатом отдавался в голове, а подрагивающие пальцы бессильно вцеплялись в рубашку, пока чужие руки уверенно стягивали с нее одежду. Наташа предприняла еще одну попытку расстегнуть неподдающуюся ткань, отчаянно желая коснуться обнаженной кожи живота, но упрямые пуговицы все никак не поддавались. Сегодня явно не ее день…

Теплые ладони мягко накрыли кисти, отстраняя, и принимаясь за петли.

— Навыки теряешь, — хриплый смех раздался над ухом, но Морозову волновала только призывно обнажающаяся кожа, которую не терпелось коснуться губами.

— Не моя вина, что ты нарядился будто в монастырь.

— Зато ты, как всегда, во всеоружии, — мужчина усмехнулся неожиданно мягко, без привычной злорадной усмешки, перечеркивающей его лицо, но Наташа подумает об этом позже…

В предрассветных лучах, например, когда застанет его спящим в постели, и будет вспоминать сколь приятно было снова ощущать его прикосновения, больше отдававшие тоской и безмерным голодом по ней, чем некогда так хорошо знакомой страстью, или когда она будет касаться на прощание его поцелованной солнцем кожи, отчаянно не желая уходить.

А сейчас… сейчас время для другого, для прохлады простыней и тихих стонов, для переплетенных пальцев и бесконечных ласк, не позволяющих вдохнуть ставший тяжелым разгоряченный воздух, и для искусанных в изнеможении губ, зацелованных другими будто в извинении…