– Понял, – мгновенно отреагировал Серёжа. – Но мимо меня они бы не прошли. Мимо меня и муха без специального разрешения не пролетит, вы же знаете...

– Муха, может, и не пролетит, – проворчал я. – А сборная по квиддичу, как видно, мантии-невидимки на себя накинула.

Консьерж без особого успеха попытался замаскировать кашлем неуместный смешок, но тут же по-военному чётко отчеканил:

– Я разберусь, Демьян. Прошу прощения за беспокойство. Отдыхайте, сегодня вас больше никто не потревожит.

– Свежо предание, да верится с трудом, – буркнул я и мстительно добавил:

– Доброй ночи, Сергей.

И, конечно же, слова о том, что никто меня сегодня больше не побеспокоит были, как минимум, преувеличением, а по сути наглым враньём. Потому как менты, даже если их очень просить не шуметь (А Серёжа просил, уж этом-то я уверен), всё равно наделают столько шуму, что в итоге перебудят целый дом.

Что же касается прорвавшегося на территорию дома десанта, то Серёжа действительно оказался не виноват. Эти, с позволения сказать, волшебницы неведомым мне способом вычислили окно моей спальни, а потом по крыше перебрались из соседнего дома в наш, ну а дальше получилось то, что получилось… Сегодня у меня все неприятности от баб, от них вообще одни неприятности. От всех. Разве что с одним исключением. Тонким, нежным, с ароматом вишнёвого сада и вулканом страстей внутри… Фея моя…

Под эти мысли я всё же сумел отрубиться, чтобы проснуться с диким стояком ещё до будильника. А всё потому, что эта Золушка без трусов, которая вот уже который день занимает едва ли не все мои мысли, изволила явиться мне во сне. Да таком ярком, что и у святого встал бы.

А я не святой.

Ох, не святой! И с каким удовольствием я бы проделал с этой беглянкой наяву всё то, что делал во сне. Для начала исцеловал бы всю до тёмных пятен на шее и синяков от пальцев на крутых бёдрах. Затем ремнём бы привязал тонкие запястья к спинке кровати, чтоб уж точно больше никуда не удрала, поставил в коленно-локтевую и так бы отодрал, что она осипла бы от криков, а мне не пришлось бы дрочить в душе, как малолетнему пацану, которому впервые в жизни голая баба приснилась.