Следующим логичным шагом была наша любовная связь. 
И она случилась в итоге. Пусть не так скоро, как того хотел Артур, но я все же сдалась. 
Конечно же,  Артур был уверен в моей податливости, после всего случившегося у меня не оставалось другого выбора, только выйти за него замуж. 
Несмотря на то, в Париже, а уж тем более в труппе, нравы были более, чем свободные,  в любом другом городе Франции, да хотя бы в моем родном Руане, меня бы заклеймили позором…
И потому Артур и не смог сдержаться, когда я поступила не так, как он хотел. Не оправдала ожиданий и вложенных усилий. 
А уж после того, как я твердо дала понять, что не собираюсь больше быть с ним…
Да, он имел право озлобиться. 
Я его понимала, но прощать и идти к нему с повинной не собиралась. 
Несмотря на то, что Артур считал меня никудышной танцовщицей, все факты говорили об обратном. 

Меня ценили в труппе, и постановщик балета, и сам Дягилев. 
А импресарио, Сол Ёрок, напрямую говорил, что готов меня предлагать в известные балетные труппы. 
Балеты «Русского сезона в Париже» шли с постоянным успехом, даже спорные постановки Нижинского в итоге потрясали публику. 
Да и сама публика была совершенно иной, не такой, что приходила на выступления парижской труппы в Опере. 

Я наконец-то начала понимать, каково это – выступать перед благодарными зрителями, со слезами на глазах аплодирующими в финале. И мне аплодирующими! И мне тоже! 
Меня стали узнавать в лицо поклонники балета, караулить на улице у черного входа в Оперу. 
Моё фото напечатали в газете с подписью : «Восходящая звезда балета». 

Все шло чудесно. Настолько, что я иногда думала, будто угодила в сказку, в волшебный сон. 
И все боялась проснуться. 

Жизнь моя по-прежнему не была нормально устроена, комнатка за день и вечер промерзала насквозь, а зима на Париж упала холодная… Приходилось кутаться во все свои теплые вещи, как-то пришла на репетицию с насморком, разговорилась с Дягилевым о холодных парижских ночах… И он в тот же вечер, после выступления, подарил мне чудесную пушистую шаль, сказав, что такие делают только в России, в городе с труднопроизносимым названием Оренбург, из пуха местных коз. 

Я была буквально потрясена его добротой и участием. 
Шаль согрела меня в холодные ночи, но в остальном положение не поменялось. 

Днем я пропадала на репетициях, питалась плохо, потому что совершенно некогда, затем было выступление, а после я бежала в свою комнатку и еще полчаса разводила огонь и согревала ее, чтоб суметь хотя бы пальто снять без страха обморозиться. 

Платили в труппе тоже немного, едва хватало на жизнь. 
Откладывать ничего не получалось. 

Но это все были такие мелочи, по сравнению с тем, что я выступала! Что у меня были планы на будущее, и вполне выполнимые! Отчетливые! 
Дягилев уже намекал, что мне будет предложено постоянное место в труппе, на время ее гастролей по Европе и , возможно,  в Новом Свете. 
Сол Ёрок уехал в Нью Йорк подготавливать почву для гастролей труппы. 

На сцене я летала, легкая, словно бабочка, постановщик балета уже начал ставить  новый балет, с моим участием не в подтанцовках, а на второстепенных ролях. 
Жизнь виделась в розовом свете… 

Все посыпалось в один момент. 

- Милочка! Аннет! Нельзя спать! Нельзя! – громкий голос Мадлен вырвал меня из полусна, заставил разомкнуть практически смерзшиеся ресницы. 

Мадлен начала меня трясти, тереть заиндевевшие щеки, приговаривая, что последнее это дело – спать в холоде. Так можно и не проснуться. 

Я огляделась вокруг и ужаснулась, подумав, что, возможно, это и не самый худший вариант: уснуть и не проснуться. Менее мучительная смерть.