Дима органически не был способен произнести подряд более трех слов правды, если такое делать все же приходилось, он хирел и заболевал. Жизнь его состояла из мозаики вымышленных событий, воображаемых людей и сложного взаимодействия с ними, а неприлично реальная я плохо вписывалась во все это роскошество. Развелись мы с Димочкой очень скоро, ну просто через крайне малое время после того, как переехали в квартиру, якобы купленную им на деньги Министерства обороны. Он же, по приказу этого самого Министерства, полетел как бы совершать полеты в режиме большой секретности, в предгорьях Кавказа.

Я со счастьем обживала новый дом, обзаводилась яркой керамической посудой, любезной моему глазу в те времена. Через две недели на пороге появились неприветливые бородатые люди в свободных темных одеждах, не исключаю, скрывавших автоматы Калашникова или компактные УЗИ. Какая-то там у Димочки была гигантская афера и с деньгами Министерства обороны, и с нашей квартирой, в результате он ее не купил, а просто снял, причем даже не заплатив аванса.

Я в страхе, слезах и на четвертом месяце беременности оказалась в родительской кухне, откуда боялась выходить еще долго, очень долго. Рисковала только пробраться в туалет, да и то все перебежками, перебежками.

Димочку я не видала больше. Никогда.

– Во-первых, здравствуйте, – говорю я Эве, бывшей эстонке, она послушно смеется.

Лет пять назад была у меня такая работница, начальница рекламной службы. Бывшая школьная учительница, она чрезвычайно строго разговаривала с клиентами. «Во-первых, здравствуйте», – это была ее любимая фраза, призванная настроить зарвавшегося абонента на нужный лад.

– Здравствуйте, – отвечает Эва и без паузы спрашивает: – Ну, как Он?

Молчу, потому что, кажется, плачу.

– У Него кто-то есть, – говорю, вдоволь насморкавшись в кухонное полотенце отличного ирландского полотна, неширокие бледно-желтые полосы чередуются с фиолетовыми.

Эва теряется, потому что сказать ей нечего. «У него кто-то есть» – такая фраза, на которую сложно реагировать адекватно и со смыслом, тем более хорошим друзьям. На такую фразу можно дать один из десяти возможных неконструктивных ответов. Эва сдерживается и старается меня развлечь беседой:

– Вообрази, – произносит она нарочито оживленно, – Лилька Маркелова сегодня полдня ностальгировала по своему бывшему, сборщику металлоконструкций. Помнишь такого? С усами в очках?

– Да, – сморкаюсь я еще, – помню, она еще говорила про него – «вынул свои куриные потроха».

– Так вот! – радуется моему ответу на увеселение Эва, – она оценила, кстати, незначительность размеров. Неплохо, говорит, так уютненько. Ищет сейчас подобного. Не знаю…

– Не знаю, – соглашаюсь я, – вряд ли кто правдиво ответит на вопрос: «А он у тебя действительно мал?!»

Эва, бывшая эстонка, смеется, говорит что-то еще. Я слушаю не очень, потому что минуты через две повторяю:

– У Него кто-то есть.

– О том, что у него кто-то есть, нетрудно было догадаться с самого начала! – наконец выдает Эва один из десяти возможных неконструктивных ответов.

C самого начала я догадывался, что она догадается. Нашей Мамочке не откажешь в проницательности. Это один из ее талантов.

Будто я сам не знаю, что рано или поздно все придет к финалу. Еще ни в одной истории не было так, чтобы не было финала, разве что в «Санта-Барбаре», если кто помнит. Которую взяли, да и оборвали из-за падения рейтингов.

Вот так-то, мой милый ангел-хранитель.

Мой-то рейтинг высок как никогда. Особенно если почитать Сказки Матушки Гвендолен, ха-ха.