По большому счёту мне плевать. И на сленг ресторатора, и на двери, за которыми ждут «всякие развлечения». Но имидж, мать его!..

Он – наше всё. Когда ты не самая мелкая шишка в криминальном лесу.

И когда на тебя смотрят вроде как твои же люди…

- Простите, Руслан Аркадьевич, – тотчас как баба тушуется Кобелев под тяжестью моего наезда. – Я… Мне сказали, что вы были серьёзно ранены и… – Он явно подбирает правильные слова. Те, за которые, по его мнению, я не пристрелю его прямо здесь, в этой грёбаной, звукоизолированной комнате. – Мне сказали, что вы можете не всё помнить… о себе.

Мысленно хвалю своих ребят, придумавших финт про частичную потерю памяти. Молодцы, чертяки, всё предусмотрели. И это тоже…

- Позже, Лавруша, позже, – снисходительно машу ему рукой, как бы намекая, что он свободен. Пока… – Если мне понадобишься ты или твои комнаты с развлечениями, я за тобой бойца своего пришлю. Найдут в любой щели этого… – морщусь брезгливо и с презрением добавляю: – ресторана.

«Лавруша» после моих слов окончательно бледнеет, судорожно сглатывает и от греха подальше ретируется за дверь.

- Ну, что, ребятки, – потираю ладони, окидывая взглядом охранников и водилу. – Кто тут из вас самый голодный? Налетай что ли!

Взмахом руки позволяю бойцам приступить к праздничному застолью. И пока Алекс раскупоривает запотевшую бутылку водки, с завистью смотрю, как остальные до самых краёв наваливают в тарелки ресторанную жратву.

Только мне как назло кусок не лезет в горло. Не знаю, с чего вдруг…

Откидываюсь на спинку дивана, поднимаю взгляд и сквозь стекло упираюсь взглядом в сцену, что в общем зале ресторана.

А там, на сцене какая-то девица как раз развлекает местную шантрапу песней.

Хочу отвернуться, но она как будто специально с какой-то дикой нежностью поглаживает золотистый микрофон на стойке.

Сам не знаю, на кой хрен, но цепляюсь взглядом.

Певичка чуть наклоняет голову, и белый шёлк волос скользит по её голому плечу. Она берёт высокую ноту и вскидывает вверх руку.

Моё идеальное зрение улавливает, как от движения руки приподнимается грудь этой девицы. И даже то, как под тонкой тканью платья выпирает острый сосок.

Следую взглядом ниже, на плоский живот, задерживаюсь на широких бёдрах и медленно спускаюсь по длинным стройным ногам.

Пожалуй, я был бы не прочь задрать платье и раздвинуть их. А потом, чуть нагнув и держа обеими руками за бёдра, врезаться со всей силы!..

От этой мысли непроизвольно сглатываю и поправляю начавший душить ворот рубашки. Цежу сквозь зубы невнятное ругательство.

Сколько я уже в этом грёбаном городе? В этой звериной стае?

Месяц? Год? Вечность?

Там, откуда я пришёл, время никто не считает. Там сегодня ты есть, а завтра нет.

Но здесь…

Здесь всё иначе.

Любой новичок, пришедший к нам, подписывает бумагу – отказ от родных и знакомых. Таким как мы с Алексом в целях безопасности запрещено иметь привязанности. Тем более семью. А возможности провести время с женщиной у нас весьма ограничены.

Наверное, именно по причине долгого воздержания я смотрю сейчас на сцену и ловлю себя на дурацкой мысли. На мысли, что готов вступить в связь даже с ресторанной певичкой.

- Русый, всё нормально? Ты чего не хаваешь и не пьёшь? – бубнит над ухом Сава, отрывая меня от сцены.

- Сава, захлопнись, – рычу на него. – Дай послушать кого-то кроме тебя.

- Кого? – не врубается этот баран.

- Её, Сава, – кивком показываю в сторону сцены, где белокурая певичка нежной рукой снова принимается ласкать стойку микрофона. Как издевается. Как наваждение, сука… – Не тебя, блядь!