«Тогда секли с большим прилежанием каждого, кто попадался в так называемой шалости, то есть, кого заставали за каким бы то ни было занятием, кроме учебных тетрадей… дежурный барабанщик… не успевал припасать розг…» Можно думать, что Даль сгустил краски, так как воспоминания его современников рисуют жизнь спартанскую, но не забитую. По этому вопросу впоследствии была очень интересная полемика между Завалишиным и Далем. Даль оставил любопытные замечания по поводу корпусного языка, наводненного, как уже упоминалось прежде, словами новгородского происхождения. В корпусном лексиконе были: бадяга, бадяжка, бадяжник, новичок, петлепный, копчинка, старик, старина, стариковать, кутило, огуряться, огуряло, отказной, отчаянный, чугунный, жила, жилить, отжилить, прижать, прижимало, сводить, свести, обморочить, втереть очки, живые очки, распечь, распекало, отдуть, накласть горячих, на фарт, на ваган, на шарап, фурка. Старые кадеты одевались в широкие собственные брюки, носили портупейки или ременные лаковые пояски с медным набором и левиками.

В плавание гардемарины ходили охотно: об этом говорит и Даль: «Счастлив и доволен, когда вышел в гардемарины и пошел на плоскодонном фрегате до Красной Горки». В плавании считалось шиком ходить в рабочей измаранной смолою рубахе, подпоясавшись портупейкой, в фуражке на ремешке или цепочке. В это время плавание продолжалось лишь месяц. Любопытно упоминание об учителе плавания. Занимал эту должность одичавший француз Кобри, вывезенный с островов Тихого океана во время одного из первых кругосветных плаваний русских судов. Лицо Кобри было покрыто синей татуировкой, плохо шедшей к шитью русского мундира. Беляев говорит о двухмесячном плавании гардемарин между Петербургом и Кротншадтом, во время которых гардемарины исполняли все матросские работы. Однокампанцы в начале плавания боялись лазать на мачты, и некоторых из них поднимали на конце. Путенсванты особенно пугали робких новичков. В походе гардемаринам давали чай в оловянной миске с сухарями. Чай черпали ложками, как суп.

Михаил Бестужев в своих воспоминаниях о брате (Марлинском) рисует картину увлечения молодежи спортом. В матросской рубашке, парусиновых брюках молодой Бестужев «бросился в матросский омут очертя голову». Считалось молодечеством пробежать по рею, не держась за лисель-спирит, спуститься вниз головою по одной из снастей с топа мачты; кататься по парусами на шлюпке в свежий ветер, не брать рифов и черпать бортом воду – за это старики гардемарины называли новичка «товарищем».

В заключение упомянем о поучении Николая Бестужева, бывшего тогда корпусным офицером, брату Петру, шедшему в первое плавание на яхте «Голубок»: «Не давай себя в обиду, если под силу – бейте сами, а отнюдь не смейте мне жаловаться на обидчиков… всего более остерегайтесь выносить сор из избы, иначе вас назовут фискалами и переносчиками и тогда горька будет участь ваша».

М. Бестужев в своих заметках «Об отце, учителях и друзьях», несмотря на крайне критический отзыв о массе учительского состава Корпуса, «наших образователей, нанимавшихся у Карцова за медные гроши», с глубоким уважением говорит об А. Давыдове, читавшем дифференциальное и интегральное счисления: «смелый, бойкий взгляд на преподаваемые предметы, ясность изложения, краткость и сила». О знаменитом преподавателе Кузнецове, у которого учился старший Бестужев, Михаил Бестужев говорит, что тот имел такой дар влюбить своих учеников в науку, что «шалуна-линивца сделал первым своим учеником». О Гамалеи Бестужев отзывается восторженно, как о «замечательном спеце той эпохи». Этот даровитый педагог продолжал учить своих питомцев, даже потеряв зрение. П. Бестужев, когда был корпусным офицером преподавателем, создал физический кабинет и ввел преподавание физики по своей инициативе и, вначале, на свои средства. Необходимо также упомянуть о преподавателе русской литературы Василевском, которого М. Бестужев называет философом и знатоком русской литературы.