У женщины, на чьих коленях покоилась голова Акме, правую щёку покрывали глубочайшие шрамы, будто кожу её вспахивали, как землю. Был повреждён и правый глаз, кожа век напоминала кожуру картофеля, брошенную в костёр. Когда женщина повернула голову свою в сторону, то Акме увидела на коже её безволосой головы жуткие язвы, будто волосы её выдирали целыми локонами, а раны осыпали солью.

Дрожащей рукой Акме дотронулась до своего лица и обнаружила лишь несколько тонких царапин, рану в уголке губ, рану на лбу. Волосы же её были на месте и сохранили свою длину.

После она увидела девочку-подростка с длинными светлыми волосами, стянутыми в грязный пучок, и испачканное в пыли нежное лицо, не тронутое ни побоями, ни шрамами.

— Где я? — прошептала Акме.

— Мы едем в Кур,— успокаивающе произнесла женщина.

Целительница нашла в себе силы сесть и оглядеться. Повозка была наполнена людьми всех возрастов, и все — с разными увечьями. Всего пять повозок. В каждой, окружённой целым отрядом вооружённых коцитцев верхом на лошадях,— по десять-одиннадцать человек. Дети, взрослые, старики. Одна женщина с окровавленной щекой держала в руках вечно плачущего от жары, жажды и голода младенца.

Подавив тошноту и ком, подступивший к горлу, Акме спросила, указывая на мать с младенцем:

— Как давно она пила и ела?

— Она новенькая,— сказала девочка по имени Ила, с детской непосредственностью разглядывая Акме широко распахнутыми голубыми глазами.

— Она всё ещё кормит ребёнка грудью?

— Беспокойся лучше о себе,— хмыкнул мужской голос за её спиной.— Ей плевать на тебя.

— Сатáро! — с укоризной пробормотала женщина, протягивая Акме деревянную пиалу с водой.

Девушка обернулась и с трудом сдержала вздох и жалости, и отвращения. Сатáро был темноволосым крупным широкоплечим мужчиной средних лет с красивыми стальными руками, длинной толстой шеей и могучей загорелой спиной. Но лицо его, увидев однажды, нельзя было забыть никогда: рядом с носом зияла огромная багровая рана, ставшая шрамом, глубоким и уродливым, перечёркивавшим всю правую щёку. Огромные светло-серые глаза его с длинными пушистыми ресницами затуманены и обращены в себя. Жесткий волевой подбородок с ямочкой и губы его не тронуты, а одна из кистей была перевязана чёрной материей — на ней не хватало нескольких пальцев.

Увидев, как нежное лицо его новой спутницы зеленеет, плечи Сатаро опустились, он потупился и негодующе отвернулся.

— Не печалься, девочка,— тихо поговорила женщина.— У них в той повозке есть и вода, и еда. Просто у неё пропало молоко. Вот дитя и плачет…

Акме осмотрела себя. Пропотевшая туника её была перепачкана грязью и кровью. Пыльные волосы слипшимися от крови прядями лежали на плечах. И невозможно понять было, исходил ли столь отвратительный запах от неё или от всех тех людей, что окружали её.

Коцитцы забрали сумочку с лекарственными травами, кореньями, порошками и прочими лекарствами, которую Акме всегда носила на поясе и пользовалась ею уже несколько лет. Без неё она была как без рук.

— Поблагодари Небо, что тебя не лишили одежды,— улыбнулась женщина, разглядывая Акме, которая в ужасе ощупывала себя.— Они любят поиздеваться. Особенно над юными девственницами… Моё имя — Мирья.

— Что такое Кур? — спросила Акме.— И зачем они везут нас туда?

— Кур — это второй Коцит,— сказал один из мужчин с седыми волосами без руки и с растерзанной ногой; на лице его с нетронутыми чертами от висков до мочек ушей были прочерчены глубокие кровавые линии, будто мучители желали вырезать лицо его и сделать из него маску, начали своё дело, но не закончили.— Нас везут на празднество.