— Это замечательно. А как вы? Какие планы на сегодня? Будешь отмечать?

— Ну какое отмечать, — наигранно вздохнула мама, — не юбилей же. Так, посидим малым кругом, только самые близкие…

Мама что-то ещё говорила, но я уже не слушала, печально размышляя о том, что старшая дочь в моём лице уже давно не входит в число близких.

Попрощались мы относительно тепло, успокоенные тем, что на ближайший месяц дочерне-родительский долг можно считать выполненным.

***

Созвон с домом всегда давался мне тяжело, а в такие дни тем более — когда там, за сотни километров от Москвы, они были семьёй, а я… я была тут, самостоятельная и одинокая. Ощущение собственной ущербности каждый раз с новой силой вспыхивало в душе. И каждый раз, без разницы, сколько мне было лет — двенадцать или девятнадцать, это было одинаково больно. Логические доводы и рассуждения не спасали. В такие дни мне как никогда хотелось общества людей, хотелось чувствовать свою нужность, жизненность, особенность.

Но, как назло, в этот день рядом со мной не было никого способного хоть сколько-нибудь развеять заскорузлую тоску. Друзья разъехались по домам, девочки с работы, как и положено, были на смене. Поэтому мне только и оставалось, что лежать на постели, закинув ноги на стену, смотреть в потолок и мечтать о том, что однажды я всё и всем докажу.

Невыплаканные слёзы просились наружу, но я так и не позволила себе этой слабости.

Сотовый зазвонил неожиданно, заставив вздрогнуть. На экране высветился незнакомый номер, что было несколько странно. В моей жизни было не так много людей, кто мог пожелать под самый вечер выцепить Олесю Бодрову.

— Да?

— Я всё ещё жду свою шоколадку. 

Мы сидели на траве вытянув перед собой ноги и наблюдали за тем, как неспешно бегут белые облака, а солнце плавно спускается к горизонту, готовясь окрасить небо во все оттенки оранжевого и охры. Перед нами тихо шумел пруд, на поверхности которого дрожало отражение дворца и церковного шпиля. 

До закрытия парка оставалось не так уж много времени и вокруг было немноголюдно.

— Ты знаешь, что это ненормально? — философски заметил Игорь, отхлебнув из металлической банки. — Барышням твоего возраста положено желать походы в рестораны, клубы, ну или на крайний случай бары.

— Вот и звонил бы своим нормальным барышням, — беззлобно парировала я и, повторив его жест, сделала глоток пива. 

Он с недоверием посмотрел в мою сторону и потянулся за кусочком шоколадки, что лежала между нами, разломанная на дольки. Пожала плечами, решив всё же пояснить:

— Просто это всё ещё будет... потом… рестораны, бары, клубы. А вот по этому я скучаю.

И в качестве иллюстрации провела перед собой банкой с пивом, очертив пейзаж.

— По дворянским усадьбам?

— И им тоже, — согласилась я и как можно беззаботнее продолжила: — Москва слишком суетная, мне порой хочется остановить время и просто замереть.

— Кто ты и что ты сделала с нашей не в меру бодрой знакомой? — пошутил Ключевский, театрально сведя брови.

Юмор я оценила и даже попыталась выдавить ответную улыбку, но получилось как-то криво. Сам того не ведая, Игорь коснулся больной для меня темы. Столица любила дерзких и пробивных, в ней не было места той девочке, которой где-то глубоко внутри меня всё это было чуждо и хотелось простых вещей: дома и семьи, где бы её любили и ждали.

Игорь, хоть и заметил перемену в моём настроении, вопросов задавать не стал. Сделав очередной глоток из банки, он отвернулся, переключив своё внимание на открывавшийся перед нами вид. 

Я же, пользуясь моментом, украдкой любовалась им самим, его небрежной позой. Сегодня он был одет в шорты и футболку поло, из-за чего казался каким-то нереальным. Как если бы какой-то небожитель по неясной причине решил спуститься к нам на грешную землю.