– И   где   тебя, спрашивается, носило? – осведомился Киллиан, стоило только нам с Мэнчи показаться в конце дорожки.

Он валялся на земле, по уши в нашем маленьком делегенераторе, который перед домом, и чинил што там у него опять сломалось в этом месяце. Руки – в машинном масле, рожа – в досаде, а Шум гудит, точно рой чокнутых пчел. Я почувствовал, што и сам закипаю, а ведь еще даже до дома не дошел.

– На болотах, для Бена яблоки добывал, – буркнул я.

– У нас тут дел невпроворот, а малышня играть бегает, – процедил он и уткнулся обратно в генератор.

Унутри што-то лязгнуло.

– Мать его! – донеслось оттуда.

– Если ты меня слушал, я не сказал, што играл! – сказал я, но вышел почти ор. – Бен захотел яблок, и я принес ему шлепаных яблок!

– Угу, – Киллиан окинул меня неприветливым взглядом. – И где же нонеча эти яблоки?

Потому што никаких яблок при мне нет. И я даже не помню, где потерял сумку, которую начал ими набивать, но это наверняка случилось, когда…

– Когда што? – осведомился Киллиан.

– Хорош меня подслушивать! – рявкнул я.

Он испустил фирменный Киллиановский вздох.

– Мы не так уж многого от тебя тут просим, Тодд…

Безбожное вранье.

– …но нам одним с фермой не справиться.

Это правда.

– И даже если ты делаешь все, што тебя просят, чего не бывает никогда…

Еще одна ложь, они на мне, как на скотине, пашут.

– …мы все равно едва сводим концы с концами, не забыл?

Снова правда. Город больше не в силах расти – только съеживаться, а помощи как не было, так и нет.

– Изволь слушать, когда я с тобой разговариваю.

– Злится, – прокомментировал Мэнчи.

– Заткнись.

– Не смей так разговаривать с собакой, – оборвал меня Киллиан.

А я не с собакой разговариваю, подумал я достаточно громко, штобы он точно услышал.

Киллиан прожег меня взглядом, я прожег его – так оно всегда и бывает. Наш Шум запульсировал красным от злости. С Киллианом у нас никогда не ладилось; Бен всегда был добрый, а Киллиан – другой, и чем ближе день, когда я стану мужчиной и больше не буду обязан грести этот его навоз лопатой, тем хуже у нас дела.

Киллиан закрыл глаза и громко втянул носом воздух.

– Тодд… – начал он тише, чем раньше.

– Где Бен? – перебил его я.

У него лицо малость затвердело.

– Окот начнется через неделю, Тодд.

– Где Бен? – только и повторил в ответ я.

– Ты отведешь овец пастись на выгон, а потом починишь ворота на восточное поле – раз и навсегда, Тодд Хьюитт. Я тебя уже дважды об этом просил.

Я покрепче уперся пятками в землю.

– Как ты сходил на болота, Тодд? – как можно саркастичнее полюбопытствовал я. – Ну, там все было очень круто, Киллиан, спасибо, што интересуешься. Видал на болоте што-нить интересное, а, Тодд? Забавно, што ты спросил, Киллиан, потому как я и вправду видал кой-чего интересное, чем вот и губа моя объясняется, про которую ты, конечно, не спрашивал, но, я смекаю, это подождет, пока я овец покормлю и починю эти трепаные ворота!

– Следи за языком, – отрезал Киллиан. – У меня нет времени на твои глупые игры. Иди к овцам.

Я стиснул кулаки и издал што-то вроде «Ыыыххх!» – каковой звук должен был объяснить Киллиану, што я больше ни секунды не могу мириться с его неразумием.

– Пошли, Мэнчи, – скомандовал я.

– Овцы, Тодд, – напомнил Киллиан нам в спину. – Сначала овцы.

– Да займусь я трепаными овцами! – пробормотал я сквозь зубы и припустил быстрее.

Кровь так и скакала, и Мэнчи взволновался от рева моего Шума.

– Овцы! Овцы, Тодд! Овцы, овцы, тихо, Тодд! Тихо, тихо на болоте! Тодд!

– Заткнись, Мэнчи.

– Это еще што такое? – Киллиан так это сказал, што мы оба разом повернулись к нему.