Во-первых, заявленный инструментально-социологический подход стоило бы направить в сторону социологизации нормы права, институтов права и правоотношений, тем более, что в литературе имеются интересные предложения на этот счет[244]. В противном случае получается, что юридическая деятельность, которая подробно и обстоятельно излагается в цитируемой монографии, протекает вне правоотношений и простых форм реализации права.

Во-вторых, «социологический иструментализм» С.Ю. Филипповой не учитывает и не включает в предмет научного анализа результатюридической деятельности. Критикуя «интеграционный» подход В.А. Сапуна к понятию «правовые средства», автор заявляет, что подмена правовой цели результатом недопустима, так как результат – объективная реальность. «Он совсем не обязательно совпадает с целью, являющейся лишь мысленной моделью будущего, т. е. с заданным, планируемым результатом: даже самый минимальный жизненный опыт свидетельствует о том, что фактически достигнутый результат нередко существенно отличается от заданного (цели). Закладывая в понятие правового средства результат, а не цель, ученый делает правовое средство заведомо неопределенным и неопределимым. В отличие от правовой цели, существующей в сознании субъекта на момент применения правового средства, результат появляется лишь после такого применения, заранее он известен лишь с большей или меньшей степенью точности (погрешности), а потому брать его в основу определения понятия правового средства не вполне корректно»[245]. Однако как в таком случае измерить эффективность права, правового регулирования? Как установить степень достижения цели? Отказ от изучения результата как раз и приводит к догматизации излагаемого автором социологического подхода. Соглашаясь с тем, что измерить результат воздействия права на общество чрезвычайно сложно, невозможно принять изложенную точку зрения. Ко всему прочему, С. Ю. Филиппова сама заявляет, что правовые цели могут быть недостижимы, они могут противоречить друг другу (цель, сформулированная в законе и преследуемая субъектом правореализации)[246]. При этом утверждается: «под правовой целью субъектов правореализационной деятельности мы будем понимать тот правовой результат, на который рассчитывают субъекты права при совершении ими юридически значимых действий»[247]. Получается, что результат как «объективная реальность» все же необходимо изучать. По большому счету – это азбука теории управления: именно анализ результата обеспечивает обратную связь для корректировки цели, задач, средств и других элементов управленческого процесса.

Некоторые сомнения вызывает утверждение С.Ю. Филипповой, что правовые средства и цели являются автономными и не могут совпадать с другими социальными средствами и целями. По крайней мере, к такому выводу можно прийти, прочитав следующий пассаж: «…использовать правовые средства можно исключительно для достижения правовых целей; к решению иных (безусловно, чрезвычайно важных, но все-таки иных, не правовых, не юридических) проблем и достижению иных целей они имеют лишь опосредованное отношение»[248]. Это не вяжется с замечательной характеристикой правовой деятельности как «момента общечеловеческой деятельности». Если цель и средства включаются автором в систему юридической деятельности[249], то следует сделать вывод, что правовые средства и цели – также «моменты» или «стороны» (по Гегелю) общечеловеческих средств и целей, не существующих как некие самостоятельные сущности. Не существует «чистых» правовых явлений, средств, целей и т. д. Любое правоотношение, понимаемое как взаимодействие людей – носителей статусов субъектов права – всегда включает несколько социальных «пластов» или «аспектов»: психический, культурный, часто экономический (это характерно для всех частноправовых правоотношений), политический (для конституционно-правовых) и т. д. «Любой акт правового поведения, – утверждал Н.С. Тимашев, – выступает одновременно биологическим, политическим, экономическим, религиозным или культурным актом…»