– С Красноперовым забегал туда пива выпить.

– Видел, какие сумасшедшие деньги там крутятся?

– Меня не столько безразмерные ставки поразили, сколько виртуозно метавший банк голубоглазый негр-крупье. Не помню, то ли Джек, то ли Джим.

– Джон Корягин – блистательный картежный фокусник. Любого шулера может раздеть до нитки.

– Красноперов говорил, что этот банкомет – внебрачный сын хозяйки казино. Где она подцепила такое чудо?

– На Московском фестивале молодежи и студентов. В пятьдесят седьмом году нынешняя хозяйка «Золотого петушка» Алевтина Тарасовна Морева была восемнадцатилетней Алькой Корягиной. За активную комсомольскую работу попала в кузнецкую делегацию. В столице от безделья зафестивалила с каким-то африканским прыгуном. Тот, отпрыгавшись на молодежных состязаниях, ускакал в свою Африку, а голубоглазая Алька, вернувшись в Кузнецк, через девять месяцев, говоря стихами Пушкина, «родила царица в ночь не то сына, не то дочь»…

– Увлекательное кино, – заинтересовался Бормотов. – А Вадим Морев кем доводится хозяйке игорного дома?

– Вадим – младший сын Алевтины Тарасовны. Знающие люди утверждают, что папочка Вадима был «авторитетным» картежником и в среде уголовников Кузнецка «держал масть», то есть контролировал ситуацию. Будто именно он обучил негритенка шулерским приемам, которые с возрастом Джон отшлифовал до совершенства.

– А собственного сына не научил?

– Не успел. Когда Вадиму было около трех лет, папку его убили.

– Кто?

– Убийцу, похоже, и не искали. Одним «авторитетом» в городе стало меньше – милиции легче. Но все соседи Моревых уверены, что организатором убийства была Алевтина Тарасовна. Говорят, от шулера ей осталось большое богатство. Не случайно она, как только наступила пора коммерческих вольностей, сразу открыла казино. Теперь, знаешь, какой мощный поток «грязных» денег в «Золотом петушке» фильтруется?

– Нам-то какое дело до того потока? Мы с тобой пошли своим путем. По твоему же настоянию перебрались из городской бучи в сельскую тишь. Может, ты уже заскучала от здешней тишины?

– Нет, Коля, с тобой я могу жить в любой глуши. Недоброе предчувствие меня угнетает. А сегодняшний сон вообще доконал.

– Не забивай голову пустяками. Полученную информацию обмозгую. В случае угрозы, выражаясь дипломатическим языком, приму адекватные меры. Короче, кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет.

Надежда виновато улыбнулась:

– Прости за бабью слабость. Высказалась, как обалдевшая, и вроде на душе легче стало.

– Почаще высказывайся – совсем легко станет. – Бормотов ободряюще подмигнул жене. – А сейчас переходим от слов к делу. Дружно позавтракаем – и вперед – к победе капиталистического труда!..

…От околицы Таежного по березовому мелколесью до покоса Бормотовых было чуть больше километра. Утро выдалось свежим. Прохладный ветерок вылизывал из низин остатки ночного тумана, а сочная густая трава искрилась крупными каплями росы. Вдали на горизонте над затянутым сиреневым маревом лесом всходило яркое солнце.

Шагавшая рядом с Николаем Надежда, поежившись от холодка, застегнула «молнию» курточки-ветровки. Снизу вверх глянув на высоченного мужа, восторженно сказала:

– Какая здесь суровая красота! Правда же, Коль?..

Бормотов поправил на плече вилы с граблями и вместо ответа громко запел:

Надежда тотчас подхватила мелодию:

Незаметно дошагали до выкошенной накануне проливного дождя луговины. Запоследние три солнечных жарких дня кошенина высохла так, что сгребать ее пришло самое время. За работу взялись споро, без раскачки. Перебрасываясь шутками, незлобиво подтрунивая друг над другом, задолго до полудня не только сгребли весь укос, но и уложили духмяно пахнущее разнотравьем сено в похожие на невысокие стожки копны. Завершив дело, Бормотов размашисто воткнул вилы в землю, кистью руки вытер вспотевший лоб и весело скомандовал жене: