– Веришь или нет, но преподобный Чайлдс никогда не читал нам, детям, проповедей о таких вещах.

– Зато готова спорить, что он носил один из тех светло-голубых полосатых костюмов и галстук-бабочку.

– Ты проницательна.

– Или просто сочиняю на ходу всякое дерьмо – и что-то на самом деле оказывается правдой.

На следующее утро, когда я встал с кровати, чтобы пойти в туалет, Шивон крикнула мне вслед:

– Думаю, я оставила тебе шрамы на всю жизнь.

Какое-то время я избегал смотреть на свою спину в зеркале ванной. Зная наверняка, что меня ужаснет уродливая сетка царапин, оставленных вечно острыми ногтями Шивон. Даже когда я говорил ей в первые несколько раз в постели, что ее ногти впиваются мне в спину более чем болезненно, это лишь раззадоривало ее, и она продолжала с удвоенной силой. Я прекратил жаловаться. Но истязания не заканчивались. Наша свирепость в постели позволяла Шивон кусаться, царапаться и дергать за волосы с еще большей самозабвенностью. Я смирился с этой жестокой изнанкой секса с будущим судьей Верховного суда Ирландии; женщиной, с которой столкнулся двадцать семь лет спустя на большой международной юридической конференции в Берне. Ей пришлось представиться мне – она набрала тридцать фунтов и была одета в серый строгий костюм. Мы обменялись легкими поцелуями в щеки. Я узнал о ее судейской практике и о том, что она стала матерью четверых детей; старшему было двадцать четыре года. Муж Конор, сопровождавший ее, был коренастым и лысым; преуспевающий застройщик, он потерял ко мне всякий интерес, когда обнаружил, что мне нечего сказать об игре в гольф. В тот вечер у нас не было возможности поговорить вдоволь, поскольку мы сидели за разными столами. Но после бесконечных речей она все-таки подошла ко мне, немного навеселе, с бокалом вина в руке и визитной карточкой между пальцами.

– Если когда-нибудь будешь в Дублине… – сказала она, опуская карточку в карман моего пиджака.

– Кто знает. Хорошо выглядишь, Шивон.

– Прекрати нести чушь. Выгляжу как пухленькая матрона. Я тебе всегда говорила, что такой и стану.

– Не делай этого с собой.

– Но я уже все это сделала. – Она провела рукой по ярко выраженному изгибу бедер. – В отличие от тебя. Сразу видно, что ты следишь за собой. За одним исключением: печаль в твоих глазах. Что это значит?

Я отвернулся. Пожал плечами.

– Жизнь. В ней никогда не бывает просто, не так ли?

– И потому то, что было у нас с тобой, столько лет назад… это своего рода волшебство в сумасшедшем смысле, верно?

– В самом деле.

– Больше никаких шрамов на спине?

– Они зажили.

– А душевные?

– У меня остались только хорошие воспоминания.

– Обманщик.

– Я говорю правду. А что, твои воспоминания о том времени такие плохие?

– Вряд ли. Это был последний раз, когда я познала свободу… или, по крайней мере, позволила себе иллюзию свободы.

Иллюзия свободы.

Снимая рубашку с себя, двадцатидвухлетнего, в том захудалом номере бостонского отеля в начале зимы 1977 года, я знал, что шрамы на моей спине серьезные. Вот почему я избегал смотреть на них. Решив для себя: в наши последние дни она еще глубже вонзит ногти мне в кожу, сознавая, что скоро наступит неизбежный финал; наши пути разойдутся; этот секс и это пробуждение в одной постели, заполнение времени вместе… мимолетные иллюзии влюбленной пары… все это исчезнет, как только она сядет в самолет, возвращаясь в Дублин, в собственную, уже предначертанную судьбу.

Когда наступило утро понедельника, она разбудила меня в девять; ее рот был у меня между ног. Мгновенное возбуждение. Она оседлала меня, заскользила вверх-вниз. Нарочитая медлительность. Никакого насилия, никакой дикой ярости. Элегическая мягкость в ее движениях. Ощущение тихого прощания. Я протянул руку, позволяя пальцам погладить пушистый темный треугольник ее лобка. Нарастающие стоны; размеренное, но настойчивое ожидание взрывного высвобождения. Мои руки крепче сжали ее бедра, когда она провалилась глубже и задержалась наверху, пока по ней не прокатилась сильная дрожь. В тот день впервые ее ногти не истязали мою кожу. Еще кое-что впервые: мы кончили вместе. Когда она падала с меня, ее тело сотрясалось волнами оргазма. Я обнял ее. Она уткнулась головой мне в грудь. В какой-то момент даже всхлипнула. Потом она подняла на меня взгляд, коснулась моего лица.