Руке, державшей тонкую пластиковую чашку, стало горячо, и Анника перехватила чашку.

– Я знаю Шюмана, – тихо произнесла она. – Знаю лучше, чем думают многие. Я знаю, в чем он убежден, и поверь мне, есть вещи, которые он воспринимает очень серьезно. Например, его назначение. Все будет нормально, но не прежде, чем его простит председатель совета попечителей. Дай ему полгода, и тогда он снова начнет хорошо ко мне относиться.

Янссон смачно отхлебнул кофе.

– Что за ерунда, «снова начнет хорошо относиться»? – спросил он, сделав глоток. – Освещение нобелевского банкета – это очень почетная работа!

– В паре с Ольссоном? Ты шутишь. Да еще в таком наряде?

Она дернула себя за подол разорванной внизу розовой синтетической юбки. Она видела, что Янссон смотрит на нее своим особым, только для него характерным взглядом – смотрит, как на необычное растение или странную птицу, – без осуждения, но с любопытством ботаника или орнитолога.

– Как там все было на самом деле? – спросил он и затянулся дымом.

Анника на мгновение закрыла глаза, воспроизводя по памяти впечатление, возникшее у нее, когда она вошла в Голубой зал.

– Сначала вид меня просто ошеломил. Нестерпимо яркий свет, масса людей. Еда невкусная, первая перемена вообще была несъедобной. Но там тепло, нет промозглого холода, как часто говорят…

В конце концов она оказалась за одним столом с Боссе, работавшим в другой вечерней газете. Они встречались и раньше, например когда писали об убийстве Мишель Карлссон в замке Юкстахольм. Тогда они непринужденно болтали, подначивали друг друга и пили.

– Правду говорят, что журналистов всегда сажают за колонну, чтобы они ничего не видели?

Анника кивнула:

– Чистую правду. За три с половиной часа мы так и не узнали, что происходило за главным столом. По телевизору все видно намного лучше. Тебе хотелось бы там побывать?

– Ты и в самом деле видела убитых?

Анника тяжело вздохнула и собралась с мыслями.

– Только одну в Золотом зале – там умерла фон Беринг.

Она умолкла, вспомнив взгляд женщины, неестественную неподвижность ее тела.

– Я видела, когда в нее выстрелили, потом я упала на пол рядом с ней…

Голос ее дрогнул, в горле появился булькающий хрип, который она попыталась замаскировать глотком кофе.

– Но убийцу я в тот момент не видела, то есть я не видела, как она стреляла.

Янссон закурил следующую сигарету.

– Но как же ты помогала составлять фоторобот?

– Я столкнулась с убийцей за несколько секунд до выстрелов – она наступила мне на ногу.

Анника поставила пластиковую чашку на пол и стянула с ноги сапог. На стопе вздулась иссиня-багровая шишка размером с пятикроновую монету. Кровоподтек был отчетливо виден сквозь колготки.

– Вот это да! – сказал Янссон.

– Фоторобот опубликуют завтра, могу держать пари. Им надо свериться с другими свидетельскими показаниями.

– Как они это делают? Кто-то рисует портрет?

Анника почувствовала, что из плеч ушло свинцовое напряжение.

– Нет, сейчас строят компьютерное изображение. Сидишь в старом здании полицейского управления на Королевской улице, в обычном офисе с тремя компьютерами. Работать они начинают с человеком, который, по их мению, может дать им лучшее описание. После того как ты расскажешь им все, что видел, тебя просят снова рассказать то же самое, но в обратном порядке. Это позволяет нарыть новые детали. Когда рассказываешь о чем-то в хронологическом порядке, то стараешься соблюсти логику, чтобы рассказ не терял связности…

Анника понимала, что ее несет, но не могла остановиться; слова лились из нее, как из шлюза, долго перегороженного воротами. Янссон слушал, кивал и курил, и это успокаивало.