– Что ты видела? – спросил Андерс Шюман.

– Как ты сам только что слышал… – начала Анника Бенгтзон, утонув в кресле. Она была бледна и немного взвинчена. На лбу выступили капельки пота.

Главный редактор махнул рукой. Анника съежилась под его взглядом, не имея сил протестовать.

– Я очень хорошо видела женщину, которую они подозревают в убийстве, – сказала она. – Очевидно, там было мало людей, которые…

Она провела рукой по волосам и случайно выдернула из прически ручку. Вся копна волос упала ей на лицо.

– Я провела три с половиной часа в штабе национальной криминальной полиции, пытаясь составить фоторобот этой девушки. Вышло не очень хорошо, но полицейские говорят, что это лучше, чем словесный портрет.

– Значит, ты видела убийцу? – спросил главный редактор, смутившись от своего неподдельного волнения. – Значит, стреляла женщина. Ты видела и сцену убийства?

Анника неуверенно посмотрела на свои лежавшие на коленях руки.

– Убитая смотрела на меня, – сказала Анника и, подняв голову, посмотрела в глаза шефа. – Она смотрела на меня, умирая.

– Каролина фон Беринг? Ты видела, как ее застрелили?

Анника машинально отбросила с лица волосы и закрепила их ручкой. Отвечая, она устремила взгляд куда-то поверх крыши русского посольства.

– Она смотрела на меня как-то особенно, – сказала Анника Бенгтзон, глядя в окно и сцепив руки на коленях.

– Тебе нечего сказать нам, твоим работодателям?

Она посмотрела на Шюмана, по лицу ее пробежала мимолетная тень.

– Я не знаю, что делает полиция, помимо того, что видела своими глазами. Думаю, что вы информированы гораздо лучше меня. Полагаю, что теперь мало кого интересует аромат духов королевы Сильвии.

Андерс Шюман подавил раздражение и обратился к ночному редактору:

– У нас есть возможность обойти запрет?

– Если верить адвокату, то нет.

Шеф встал, не в силах усидеть на месте.

– Этого я и боялся, – сказал он излишне громко и в отчаянии всплеснул руками. – У нас уникальный свидетель, но полиция связала нас по рукам и ногам. Закон о терроризме в действии. Нам запретили писать о самом громком преступлении, и на каком, спрашивается, основании? Ведь мы пока еще живем в демократической стране!

Янссон бросил взгляд на часы, недовольный, как всегда, ненужной эмоциональной вспышкой.

– Глава двадцать третья юридического процедурного акта, – сказала Анника, – параграф десятый, заключительный раздел. Показания ключевых свидетелей засекречиваются руководителем расследования в случаях особо серьезных преступлений. Это очень старый закон, призванный предотвратить утечку информации, которая может повредить следствию.

– Всегда найдутся разумные причины для того, чтобы ограничить свободу слова, – сказал Шюман, погрозив пальцем подчиненным. – Но как они вообще смогли такое допустить? Неужели в ратуше не было охраны?

Анника Бенгтзон потерла ладонями глаза.

– Конечно, она была, но нобелевский банкет никогда не считался особо опасным и рискованным мероприятием. Уровень обеспечения безопасности не менялся уже много лет. Полиция работает совместно со службой безопасности, организаторами банкета и администрацией ратуши. В этом нет ничего необычного.

– Полицейские охраняют входы и выходы, а люди из службы безопасности работают в зале, – подытожил Шюман.

– Именно так, – устало подтвердила Анника. – Оцепление вокруг ратуши никогда не бывает слишком плотным. Охраны намного больше в концертном зале, во время самой церемонии награждения. Там блокируют Верхний рынок и часть Королевской улицы…

– А телохранители? – спросил Шюман. – Где они были, черт бы их побрал?