Мужчина? Анника фыркнула.

– Это была девушка, – сказала она.

– Почему ты в этом уверена?

Анника скользнула взглядом по протоколам 1964 года.

– Она смотрела мне прямо в глаза и была ниже меня. Много ли найдется на свете таких низкорослых мужчин? К тому же она очень легко и непринужденно двигалась.

– Мужчины не могут двигаться так?

– Могут, но не на высоченных шпильках. Для того чтобы на них ходить, нужна многолетняя практика.

– Ты видела ее шпильки?

Анника встала и повесила сумку на плечо.

– Нет, но у меня на ноге наверняка остался синяк от ее каблучка. Можно, я позвоню тебе сегодня?

– И куда это ты собралась?

Анника остановилась. Ей показалось, что в просторном кабинете стало нечем дышать.

– В редакцию новостей. Мне надо поговорить с коллегами. Если, конечно, ты вообще не запретишь мне работать.

– Сейчас ты поедешь в спецотдел криминальной полиции и поможешь составить фоторобот убийцы.

Анника умоляюще вскинула руки.

– Ты что, с ума сошел? Время написания статьи истекает через два часа. Янссон уже рвет на себе волосы.

К. подошел к Аннике, глядя на нее с неподдельным отчаянием.

– Я очень тебя прошу, – сказал он.

Дверь открылась, и на пороге вырос офицер в форме. Сначала Анника подумала, что это тот же полицейский, что привел ее сюда, но оказалось, что другой, абсолютно стереотипный широкоплечий и высокий шведский выпускник полицейских курсов.

Остановившись в дверях, Анника оглянулась на инспектора:

– Ты и вправду назвал меня сучкой, охотницей за передовицами?

Не поднимая глаз, он взмахом руки выпроводил ее в коридор.

Она прошла мимо полицейского, выудила из сумки наушник и достала сотовый телефон. Полицейский, похоже, хотел запротестовать, но Анника ускорила шаг и оторвалась от него, не удосужившись даже оглянуться.

– Где ты была, черт бы тебя побрал?! – заорал Янссон, не дав ей сказать ни слова.

– На допросе, – быстро ответила Анника, держа микрофон в миллиметре от губ. – Я близко столкнулась с убийцей. Полицейские считают, что это она наступила мне на ногу.

Боль простреливала ногу при каждом шаге.

– Прекрасно, это пойдет на восьмую и девятую полосы. Что у тебя еще?

– Эй, – окликнул ее сзади полицейский. – С кем это ты разговариваешь?

Анника прибавила шагу, но у самого выхода из коридора наступила на подол своего платья, выронила из уха микрофон и упустила шаль, которая сползла с плеч на пол. Сырой сквозняк прохватил ее так, что Аннике показалось, будто на нее набросили холодное мокрое полотенце. Она задрожала и огляделась; в первом кабинете вместо члена академии сидели спиной к входу два официанта в белых кителях.

– Анника? – спросил Янссон, когда она снова вставила динамик в ухо.

– Я не могу ничего писать. К. запретил мне разглашать любые сведения. Меня могут обвинить по статье, если я начну рассказывать об убийце. Сейчас я еду на Кунгсхольмсгатан для продолжения допроса.

– Послушай, убери сотовый телефон.

Анника резко крутанулась на каблуках и впилась взглядом в полицейского офицера.

– Знаешь что, я могу разговаривать по этому телефону столько, сколько мне вздумается. Если тебе это не нравится, можешь меня арестовать.

Она повернулась и пошла дальше, стараясь поскорее покинуть холодный коридор.

– В данной ситуации слово «арестовать» не подходит, так как для этого случая арест не предусмотрен шведским юридическим каноном, – вежливо пояснил полицейский.

– Позвони юристу газеты и точно узнай, что я могу и чего не могу делать, – произнесла Анника в микрофон. – На что это похоже? Вам не хватает чего-то конкретного?

Она почти физически ощущала, как Янссон рвет на себе волосы. Она вполне разделяла его отчаяние, но ничем не могла ему помочь.