– Тебе нельзя об этом писать, – сказал К., тяжело откинувшись на спинку кресла. – Твое описание толкнувшей тебя женщины совпадает с описанием предполагаемого убийцы. Ты – наш ключевой свидетель, поэтому я запрещаю тебе публиковать эти данные.

Анника, уже вставшая с кресла, снова упала на сиденье.

– Я задержана? – спросила она.

– Не глупи, – ответил К., взял со стола сотовый телефон и встал.

– Подписка о неразглашении берется только во время ареста, – сказала Анника. – Я не арестована, и никто вообще не арестован. Как же можно запрещать разглашение?

– Не воображай себя слишком умной, – сказал К. – Есть и другие способы запрета на разглашение информации, согласно главе двадцать второй, параграфу десятому, заключительной фразе акта о юридической процедуре. Этот пункт касается главных свидетелей. Запрет может быть наложен руководителем расследования, если речь идет об особо тяжком преступлении.

– Свобода слова защищена Конституцией, – возразила Анника, – а Конституция имеет приоритет перед распоряжениями. К тому же ты не руководитель расследования. В таких случаях расследованием руководит государственный обвинитель.

– Здесь ты снова ошибаешься. Руководитель пока не назначен, поэтому сейчас я исполняю его обязанности.

Анника встала и сердито наклонилась к К.

– Ты не можешь помешать мне рассказать о том, что я видела! – пронзительным голосом произнесла она. – У меня в голове уже сложилась вся статья. Я могу написать блистательный репортаж очевидца, на три страницы, может быть, на четыре, я же видела убийцу на работе, видела, как умирала его жертва.

К. обошел Аннику, развернул ее к себе.

– Какого черта?! – рявкнул он. – Если вздумаешь действовать в таком духе, то получишь такой штраф, что не расплатишься до конца своих дней. Сядь!

Анника замолчала и села, вдруг ощутив такую тяжесть, что у нее ссутулились плечи. К. повернулся к ней спиной и набрал номер на своем сотовом телефоне. Она молча сидела под огромными портретами, пока К. сердитым голосом отдавал кому-то приказания.

– Ты поставишь меня в невозможное положение, если я не смогу написать статью, – сказала она.

– Я плачу от жалости, – язвительно произнес К.

– Что скажут мои боссы? – продолжала Анника. – Что бы сказали твои начальники, если бы ты отказался расследовать преступление, потому что я так тебе приказала из-за того, что написала о нем?

К. тяжело вздохнул и сел.

– Прости, пожалуйста, – сказал он с виноватым видом. Потом, помолчав, заговорил: – Спроси меня о чем-нибудь, и, возможно, я отвечу на твой вопрос.

– Почему?

– Потому что ты не можешь об этом писать, – сказал он, в первый раз улыбнувшись ей.

Она на мгновение задумалась.

– Почему никто не слышал выстрелов? – спросила она.

– Ты их слышала. Так, во всяком случае, ты сказала.

– Но это было лишь слабое «паф».

– Пистолет с глушителем внутри длинной сумки должен произвести именно такой звук. Но ты не помнишь что-нибудь еще о внешности этой женщины? Какие у нее волосы? Как она была одета?

Она помнила только глаза и бретельки на голом плече.

– Должно быть, у нее были длинные волосы, иначе я бы обратила на них внимание. Но не думаю, что в них было что-то особенное. Наверное, они темные. Кажется, они были не распущены, а заколоты. Что касается одежды, то на ней было, наверное, вечернее платье. Во всяком случае, в ней не было ничего необычного. Она выглядела так же, как все. Ты не знаешь, как она попала в Золотой зал?

К. заглянул в блокнот.

– Мы сейчас отрабатываем списки приглашенных. Может быть, она там есть. Но точно мы этого не знаем. Некоторые свидетели говорят, что это был переодетый мужчина. Как ты считаешь?