– Какой у вас здесь адрес, Спейн, Джонатан? – спросил мистер Келл. – Вы где ночуете?

– Сегодня я думаю заночевать с моим конем, сэр. Когда найду, где его пристроить.

Одобрительные крики сменились хохотом.

– Худой! – крикнул ковбой с утиным носом. – Тебе легче будет пристроить свой тощий зад, чем коня.

– Они правы, сынок, – сказал мистер Келл. – В эти дни все конюшни и стойла заняты.

– Прошу прощения, мистер Келл, – вмешался Джордж. – Конь Нашвилла может переночевать сегодня с моим.

Келл все еще ждал, нацелив карандаш.

– Нам нужен ближайший родственник или кто-нибудь. На всякий случай.

Я вздохнул.

– Тогда запишите домашний адрес. Фаундер-лейн, четыреста.

– Джонатан Спейн, – записал Келл. – Фаундер-лейн. Судя по прозвищу Нашвилл, надо записать, что вы из Теннесси?

– Да, сэр. Т-Е-Н-Н-…

– Я знаю, как пишется. Это такой штат.

С горящими ушами я отошел от стола. Спасибо хоть Джордж и Сандаун пошли следом. Люди хлопали их по плечам и желали удачи.

– За серебряное седло потягаетесь? – крикнул утконосый.

– Похоже на то, – отозвался Джордж.

Сандаун же ответил обычным своим прямым взглядом. Мы прошли сквозь неспокойное море пьющих и вышли за двухстворчатую дверь. Я обрадовался свежему воздуху.

– Теперь слушай, Нашвилл, – сказал Джордж, целеустремленно шагая к границе парка. – Твоего коня я пристрою легко, но остальные места могут быть заняты – если мне повезет.

Он подмигнул и в качестве объяснения показал на край парка. Его мерин был по-прежнему привязан в тени телеги – но уже с седоком. Позади седла, на одеяле с зигзагами сидела Луиза Джубал. Она сидела боком, в своем костюме барышни-южанки и китайским веером отгоняла мух.

– Sabe, amigo?[23]

– Смекаю. – Я мигнул в ответ. Я помаленьку осваивался в новом мире.

– У моей семьи из Айдахо здесь в лагере вигвам, – сказал Сандаун.

Я воспринял это как приглашение и поблагодарил его. Джордж приложил палец к губам и пошел на цыпочках.

Луиза, видимо, влезла на свой насест по тележному колесу – сверху ей лучше было видно. Фургон «Дикого Запада» переехал на главную дорогу. Труппа раскинула свои сети в тени большого клена, и в них уже попалось изрядно пешеходов. Увлеченная зрелищем, Луиза вытягивала шею. Мне трудно было понять, почему женщина таких достоинств карабкается по колесу телеги с навозом только для того, чтобы посмотреть на лысую гориллу, играющую мускулами. Но тут увидел, что мускулами никто не играет: смотрит она на женщину с оранжевыми волосами. Леди О’Грейди сняла свой ковбойский костюм и, оставшись только в марле и бусах, исполняла египетский танец живота, а зазывала на флейте играл ей змеиную музыку. Луиза даже не заметила, что мы пришли. Когда Джордж сказал шепотом: «Ай-ай-ай, баловница», я думал, она прямо выскочит из своих голубых башмачков.

– Никогда так не делай! И вы тоже. Когда девушка смотрит на безволосого монстра.

Джордж рассмеялся.

– Ну да, на монстра, рассказывай. Ты смотришь на похабный танец, новые фигуры хочешь перенять. Я вовремя подошел – хорошим девочкам не годится смотреть на такие неприличные зрелища.

– Я специально влезла, чтобы смотреть, лицемер несчастный. Хочу смотреть и буду смотреть, и замолчи.

– Ага, хочешь смотреть и будешь? – Он отвязал поводья от тележной спицы. – Держись-ка лучше за хвост на том конце, глазастая, потому что я увожу тебя от этого неприличия.

– Никуда ты меня не увозишь, нигер! Довольно ты меня повозил по своей дорожке.

– Не вздумай соскакивать, грешница. Конь мой – семнадцать ладоней в седле, а где ты сидишь – еще выше.

Луиза пошипела и поворчала – кто он такой, чтобы говорить про неприличия! Никчемный ковбой не первой молодости, и седло такое, как будто его вытащили со свалки. Потом она вспомнила, что он говорил насчет роста мерина: семнадцать ладоней – солидная высота, если для приземления нет ничего пружинистей этих голубых башмачков, – вспомнила, смирилась, скрестила руки. Ехала в каменном молчании, пока не увидела, куда мы направляемся. Тогда она схватилась-таки за хвост.