Она была в короткой белой юбке и белой футболке под ярким набивным жилетом. По мнению Босха, ей было не более двадцати пяти, и его приятно удивило то, что она знает слова этой старой песни. Женщина сидела, вытянув перед собой ноги и скрестив их в щиколотках. Она плавно покачивалась в такт музыке, ее лицо в рамке темных волос было поднято вверх, а губы едва заметно шевелились. В ее позе было нечто молитвенное. Босх решил, что она особенно привлекательна сейчас, когда, подпевая оркестру, словно растворялась в музыке. Чисто играл саксофон или не очень, в настоящий момент не имело значения, поскольку его звуки уносили ее к небесам, и он порадовался, что она еще способна воспарять вместе с музыкой. Он знал, что именно это выражение, запечатленное сейчас у нее на лице, увидит ее возлюбленный, когда будет заниматься с ней любовью. Копы называли такие лица «неподсудными». Это красивое лицо будет еще долгое время служить своей хозяйке надежным щитом. Вне зависимости от того, как она будет жить и что совершит в дальнейшем, оно станет для нее своеобразным пропуском, перед которым распахнутся все двери. Поможет избежать подозрений, ускользнуть от опасности и скрыться от преследования.

Музыка смолкла. Молодая женщина открыла глаза и захлопала в ладоши. И тогда все находившиеся в баре, включая Босха, к ней присоединились. Такова была сила ее «неподсудного» лица. Босх махнул бармену, чтобы тот принес ему еще одну кружку пива и стаканчик виски. Когда бармен поставил перед ним и то и другое, Босх повернулся, чтобы еще раз посмотреть на женщину, но та уже ушла. Тогда он крутанулся на своем стуле и увидел, как закрывается дверь. «Неподсудная» от него ускользнула.

Домой пришлось возвращаться той же длинной дорогой. Для этого Босху требовалось подняться по Сансет, а потом проехать по Четыреста пятой и Сто первой улицам. Движение было редкое, поскольку он просидел в баре дольше, чем планировал. По дороге он курил и слушал новостные каналы радио. Передавали, что после ремонта вновь открылся Гранд-Хай в Вэлли, где преподавала Сильвия. Прежде чем уехала в Венецию.

Босх устал. Кроме того, он опасался, что, если его остановят и потребуют подуть в трубочку, тест на алкоголь он не пройдет. Поэтому, проезжая по Сансет на пересечении с Беверли-Хиллз, он сбросил скорость до минимума. Он знал, что дорожные копы особенно зверствуют на Беверли-Хиллз, и не хотел, чтобы в его личном деле к постановлению об административном отпуске прибавился еще и рапорт о вождении в нетрезвом виде.

Свернув налево у Лаурель-каньон, он покатил по дороге, ведущей в гору. У Малхолланд следовало повернуть направо. Дожидаясь, когда загорится красный свет, перекрывавший движение слева, он посмотрел в этом направлении и увидел койота, который вышел из кустов, росших по краям оврага, и озирал перекресток. Других машин здесь в этот момент не было, и койота видел один только Босх.

Зверь был худым, потрепанным и облезлым. Видимо, борьба за выживание в пригородных холмах стоила ему немалых усилий. Поднимавшийся из оврага туман преломлял уличное освещение, и койота заливало призрачным голубоватым светом.

Некоторое время животное, казалось, внимательно рассматривало машину Босха; в его глазах отражались алые огни стоп-сигнала. На мгновение Босху показалось, что койот смотрит прямо на него. Потом зверь повернулся и скрылся в клубах поднимавшейся из оврага голубоватой мглы.