Так или иначе, из всех этих допросов Роман понял одно - они все явно боялись чего-то. Или кого-то. И тут Роман с офицерами «Прорыва» был солидарен. Скорее даже они мало боялись того, с чем столкнулись. Если продолжить уже озвученную ранее аналогию, курицами на бойне были они, а не он. Причем, все они – всё человечество.

На вопросы самого Романа офицеры «Прорыва» отвечали неохотно, а ответы их были скупыми и однообразными. Чаще всего они ставили Романа на место сухими отговорками из ряда: «тебя это не должно волновать», или «тебя это не касается», или даже «репликантам не положено то-то и то-то». Так что о том, где он оказался, что это за корабль, кто все эти люди Роман узнал уже от Варвары Сергеевны. Она же открыла ему глаза и на то, что не все люди одинаковы. Если военные и дознаватели относились к Роману, как к вещи, особо и не скрывая своего отношения к репликантам в целом и к нему в частности, то общение с этой девушкой позволило пленнику почувствовать то, в чем его всю жизнь убеждала мать – он все же человек. Во всяком случае, в глазах Варвары Сергеевны был человеком. Военные же и после ее вмешательства продолжали обходиться с Романом, как с предметом неодушевленным.

– Я принесла тебе пирог, – тихо сказала девушка, безо всякой опаски присев на край кровати Романа, – ты знаешь, что такое пирог?

Роман приподнялся на локтях и медленно кивнул, мать однажды знакомила его с этим продуктом. Яйца, мука, вода, фрукты, сахар. Все эти продукты на Осирисе имелись первое время. Она испекла пирог в его первый день рождения. Правда, вместо живых фруктов в том пироге был джем из тюбика. Да, Роман знал, что такое пирог. Ему это лакомство показалось просто вкусным, но для Валерии, оно было синонимом слова «дом». Пирог для нее был чем-то земным, чем-то теплым, практически интимным. Его пекли и делили с теми, кого любят. Роман же тогда не имел достаточного эмпирического опыта, чтобы оценить уровень символизма, который вкладывала в свой пирог его мать.

– Тебе, должно быть, Валерия Мирская рассказывала… – догадалась Касаткина и развернула сверток. Помещение тут же наполнилось чудесным ароматом, вызывая в памяти Романа чувство тоски по матери. Он вновь улегся на кровать, отвернулся от Касаткиной и поджал ноги к груди. Теперь он понимал Валерию.

– Роман, я чем-то обидела тебя? – осторожно поинтересовалась девушка.

Варвара Сергеевна всегда была обходительной и деликатной. Роману сейчас было нелегко отталкивать ее. Однако он понимал, что вся эта обходительность могла быть не чем иным, как попыткой капитана и других офицеров, вызвать его на откровенность. Тактика до безобразия простая и в отношении простых людей, должно быть, очень действенная. Жмешь подозреваемого, давишь его, ломаешь через колено, а когда понимаешь, что подозреваемый не колется, резко меняешь подход и подсылаешь к нему того, чьи методы будут в корне отличаться от методов жестоких дознавателей. Не всякая психика выдержит такого контраста. Роман тоже не выдержал и поначалу даже вновь начал разговаривать. Однако, вопросы, которые задавала Варвара Сергеевна, слишком уж напоминали те, которые задавали ему военные. В итоге, Роман понял, что Касаткина играет роль. Возможно, она и отличается от своих предшественников, но цели у них всех одни – добиться от Романа признания в том, чего он не совершал.

Самым обидным было то, что людей на «Прорыве» интересовали вещи, по сути, уже не существенные. Какая, к примеру, разница, кто убил астронавтов с «Марка-10»? Съел их роман или расчленил и выбросил останки в открытый космос? Они уже были мертвы, и это было не исправить. Куда важнее было начать действовать, попытаться спасти тех, кого еще можно было спасти. И первое время Роман честно пытался донести эту простую мысль до капитана и его церберов. Он просил, умолял дать ему возможность связаться с Землей. Но на все его просьбы он получал либо отказ, либо откровенные насмешки.