Бой ещё был не закончен. Грязно матерился разбойник с цепью, держась за окровавленной лицо; безуспешно пытался встать на ноги и молил собратьев о помощи здоровяк в капюшоне.

– Гус еганая, маг засратый! Я тебе твой знак так в гузно запихаю, что языком вычистишь, гнида, тварь! – голос у бандита с цепью оказался до безобразия хриплым. Обрывок цепи раскачивался из стороны в сторону и не обещал Руну ничего хорошего. И только автоматон был стоик и спокоен – сложно было ожидать чего-то другого от простой механической куклы.

Жаль, подумал волшебник. Жаль, что он так далеко от Шпиля – иначе бы он раскидал этих паршивцев ещё на подходе, а в назидание обратил бы их в сапоги или ночные горшки. Сейчас же ему оставались только малые крохи былого могущества. Но ведь и их должно было хватить, верно? Видят Архи, он того не желал, его вынудили: ладонь незаметно скользнула в сумку. Пальцы быстро отыскали необходимое: сухая мана была мягкой, словно глина. Растёртая меж пальцев, она тут же потекла по телу чародея, даруя ему сначала облегчение, а потом и новые силы.

Романтик с большой дороги наступил на молочный клинок ногой – тот, потеряв магическую концентрацию, побежал россыпью трещин, а после и вовсе белой жижей растёкся по земле. Крынка хрустнула под тяжелым сапогом, а сам разбойник склонился над Руном.

– Поколдуй мне, кляк, ну, давай, собака ты вшивая, голова кабанисья, ты… – разбойник не успел договорить. Цепь, которой он мгновение назад размахивал над головой, тут же обратилась в склизкую, ядовитую змею. Вскрикнув от ужаса, он попытался отшвырнуть её прочь, но та успела обвить руку несчастного. Зашипела, застрекотав раздвоённым языком, и принялась безжалостно жалить разбойника. Четвертый выстрел из малурита сорвался со ствола, но не возымел должного эффекта. Мгновенно оказавшийся на ногах Рун поймал сгусток руками: ладони обожгло, нутро трясло от перепонявшей его энергии, но маг знал – отпускать нельзя ни в коем случае. Обуздав непокорную стихию, словно плетью Рун наотмашь секанул механическую куклу, тот вздрогнул. Магическая программа, царившая в его голове, сбилась с положенного настроя. В воздухе тут же запахло горелым – из противника повалил густой жирный дым. Рун глянул в сторону: сквернослов валялся в густой траве у поваленного дерева. Устремив стеклянный взор в бесконечную мглу сегодняшней ночи. Змея с его руки скользнула прочь и заспешила спрятаться в камышах.

Скомкав молнию, словно бумагу, Рун отшвырнул её в сторону – она мячиком заскакала по земле, прежде чем иссякнуть и обратиться горстью горелых листьев на земле. Чудо, что не случилось пожара, пронеслось в голове мага, в следующий раз следует быть осторожней. И с молниями, и вообще…

– Поди прочь! Уйди, сволота, ты знаешь, кто я? – разбойник скулил, словно побитый пёс. Рун облизнул высохшие губы, нависая над ним дамокловым мечом. Набравшись смелости, лесной бродяга выхватил таившийся до этого за поясом нож, но Рун выбил его стремительным ударом. Кровь и злость, вперемешку с болью, кипящая в нём, действовали за него. Здравый смысл, теребя щуплый подбородок рассуждал, что вряд ли эта троица – тот самый призрак тракта. Тут справилась бы и простая солдатня, к тому же не троица, а двоица, потому что третий – автоматон и…

Автоматон…

Рун сообразил не сразу, а когда понял свою ошибку, попытался уйти в сторону – но было поздно. Ошейник, словно живой, бросился на него, обвил вокруг шеи. Круглые, металлические бляхи неприятно впивались в кожу, душили, жгли огнём. Нет ничего хуже для любого чародея, чем саффиритовая лазурь.