Нашел себе, блин, Галатею…

Сбылась мечта всей его жизни.

А Лидия Матвеевна…

Просто она на тот момент, когда у профессора появилась возможность оперировать не только ради денег, оказалась материалом с давно истекшим сроком годности.

Вот так просто.

Вот так цинично.

Никто не хочет пить просроченный кефир.

– Тебе есть что мне рассказать?

Профессор не стал заглядывать мне в глаза, а взял стакан и отвалил с ним к окну, обрамленному синими гардинами.

Я разглядывала его сзади.

Шелковый халат висел на худых покатых плечах. Профессор невысокий, и когда я без каблуков, мы с ним почти одного роста. А еще он сутулый, и лысинка вон давно заметна, как ни стригись и ни зачесывайся.

Да, без белого халата и накрахмаленной шапочки, без хорошего костюма и отутюженной рубашки мой маэстро был самым что ни на есть заурядным пожилым человеком.

И мне почему-то на миг стало невыносимо жаль его.

Он мог бы мне быть отцом.

А с моим родным отцом он когда-то играл в преферанс.

Да может быть, даже и вот в этой самой комнате.

Наверное, я любила бы его больше, если бы он кромсал мое тело, сбрасывал бы на меня весь свой накопившийся за день эмоциональный груз, но не пользовался бы мной как женщиной…

Наверное…

Но кто же знает наверняка?

Так есть, и все.

Вполне закономерно и даже справедливо.

– Мне нечего тебе сказать. Если ты про мужиков – у меня никого нет.

«Чего кружить вокруг да около? Задал бы прямой вопрос – получил бы прямой ответ».

– Да? – Он обернулся и повторил это так, будто в болоте за сук уцепился. – Да? Точно?

– Угу. Точно.

– Да ладно, расслабься… Я и не сомневался!

А потом затараторил:

– Алиса, у меня просто нехорошее предчувствие! Пойми правильно, я ничего такого не думаю, я же знаю, что ты взрослая, умная девочка, просто у меня нехорошее предчувствие, ну… самолет там, дорога, понимаешь? А ты ведь у меня не такая, как все эти кобылы ваши. А потом Кипр этот, черт его знает, что там вообще у них происходит?! По-моему, ничего хорошего.

Я, кстати, киприота одного знаю, я тебе говорил: тоже хирург, коллега мой, он сейчас глютеопластику продвигает, в Бразилии твоей учился, так вот он рассказывал…

– Что это за херня еще, глютеопластика?

А я ведь давно поняла, не дура…

Опять он кружит вокруг этой темы.

Вот он, мой откуп!

Опять напоминает, что ждет меня не за горами очередная операция.

Разве смеет кто-то делать то, чего еще не умеет великий Николай Валерьевич?!

Лады, профессор, куда ж я денусь…

Николай Валерьевич как будто на ходу впрыгнул в мои мысли и зачастил, зачастил, будто оловянными горошинами в меня кидался:

– Хорошая штука, но у нас ее здесь никто толком не делает! Наговицын пытался было работать на имплантах, да расчертил дамочку неправильно, у нее потом отторжение пошло, чуть не до суда дело докатилось. Но бразильцы по-другому делают, на нитях, по типу «золотых», как в лицо, только толщина другая. Ну, это то, что ты мне пыталась сказать…

– Да, знаю я. Слышала. Показания?

– Да любые, по сути… Девочка моя, идеальная задница только в двадцать лет бывает, да и то не у всех. Ты вот мучаешь себя, истязаешь в этом фитнес-клубе, а тут результат – сразу, и с ним ты сможешь прожить еще долгие годы. В общем, я кое-что рассчитаю и к марту месяцу…

– Период восстановления?

– Я говорил уже, месяц. Сидеть только какое-то время нельзя будет, – слегка виновато подытожил профессор свой, и без моего формального согласия уже готовый, план.

– Понятно…

Понятно мне, что уже второй час ночи и, когда я наконец доберусь до компа, чтобы внимательно прослушать песню Платона, он ничего мне не ответит.