Тогда, помню, она превосходно умела печь «Наполеон», и этот сливочный, с крошкой, вкус во рту был для меня единственным мостиком, ведущим в прошлое этого дома…

Хотя, если честно, бывшей я ее не считала, потому что я, вроде бы как нынешняя хозяйка дома, не совсем профессору жена.

Жена – это другое.

Это особая каста, попасть в которую, мне, вероятно, уже не суждено.

– Мой фюрер, этот пиджак тебе великоват!

– Да…

Профессор неловко затоптался перед зеркальным шкафом в коридоре и посмотрел на меня чуть виновато:

– И что же мне надеть?

Я-то сама уже была готова к выходу.

На мне было надето ярко-синее шелковое платье, на левом боку которого камушками Сваровски была выложена алая роза.

Мы договорились сходить в «Турандот». Последняя шалава Москвы и та уже небось побывала в этом запредельно дорогом ресторане, а я еще нет. Я так долго ныла и жаловалась профессору на сей факт, что вот, наконец-то, свершилось!

– Надень другой, я помогу тебе выбрать.

У Николая Валерьевича одежды было немного, но все, что имелось, было отличного качества, тут уж он себя не обижал! Пару раз я даже принимала участие в его шопинге.

Он, как и большинство мужиков, не любил магазины, мгновенно в них потел, злился на непонятливость продавцов и всегда спешил поскорей покончить с покупками. Но для меня делалось исключение: все платья, туфли, сапожки, даже белье он долго и придирчиво оценивал, прежде чем утвердительно мотнуть головой и полезть за кредиткой.

Ну а что такого?!

Галатея должна быть в шелках!

А в последнее время я решила шить вещи у портнихи, потому что это действие очень ладно укладывалось в наш с профессором быт.

Живем мы на Пятницкой, в старинном доме.

Коммуникации, правда, давно тут прогнили, и как ни маскируй воздух дорогими палочками-ароматизаторами, все равно в туалете болотом каким-то попахивает. Зато потолки здесь – под четыре метра.

А сам дом – это не просто дом, а архитектурный памятник!

Это вам не моя трешка-малогабаритка в убогой серой панельке.

И живу-то я с профессором! Я еще пешком под стол ходила, а он уже оперировал тех исключительных и смелых дам «Страны Советов», которые могли себе позволить многое, и пошивать одежду в дорогих ателье в том числе.

Николаю Валерьевичу идея с ходу понравилась.

Давно пора. Прелестная мысль.

Так мало того, когда я нашла достойную и относительно недорогую портниху, он и на примерку собрался вместе со мной!

Я отговаривала, как могла, мол, куда тебе еще тащиться после работы, но он настойчиво просил посещать ее в таком случае по утрам и мужественно сидел по полчаса в кресле, прежде чем я выплывала в куске шелка, заколотого булавками.

Ада считала, что он любил меня.

А я считала, что он любил во мне свои фантазии.

Он любил игру, которую он сам же и придумал, чтобы не только продлить, но и раскрасить себе жизнь.

Наверное, истина, как обычно, была где-то посередине.

И еще профессор давал мне пусть неустойчивое, но все же ощущение того, что у меня снова есть семья.

Это – причина номер один.

К тому же (а чего кривляться-то, как есть, так и говорю!) он давал мне возможность безбедно жить и иметь при этом какой-никакой, но статус.

Но забирал он гораздо больше.

Но это сложно кому-то объяснить.

Да мне и некому…

Люди видят только то, что хотят видеть.

А мне на них глубоко плевать, на людей.

Мы вышли из подъезда под летящий, чудный первый снежок. Такси уже подъехало. Я заказала «Волгу» с шашечками, как хотел профессор. Во многих мелочах он был консервативен и сентиментален.

Воспитанный до мозга костей, профессор галантно открыл предо мной заднюю дверцу и не забыл поправить мое длинное, в пол, платьице, чтоб не помялось.