Лепесток раскрошился, почти не оставив на пальцах следов.

Ответом Киллиану была тишина.

А на что он рассчитывал? Что статуя Рорх заговорит с ним? Он и сам не знал, чего ждал, поэтому взял второй лепесток и вспомнил тихий шелестящий голос Ренарда Цирона. Взгляд невольно скользнул в грот Жнеца Душ. Чем-то Ренард действительно его напоминал, и Киллиан даже подумал, что стоит вознести молитву не Рорх, а ее верному стражу, однако передумал.

– Я… – Его голос дрогнул. Потребовалось несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями. – Я не знаю, состоялся ли уже Суд Богов… – Он вновь прервался, чувствуя, что его слова звучат глупо. Он будто зачитывал отчет на собрании жрецов. Пальцы все перемалывали лепесток над играющим пламенем. – Просто позволь ему переродиться. Позволь ему видеть мир, позволь быть его частью. Он был хорошим человеком, что бы кто о нем ни думал.

В горле встал неприятный комок.

Осталась последняя часть ритуала.

Бенедикт.

Ты ему дорог, – вспомнились Киллиану слова Ренарда. – Не припомню, чтобы он кого-то так рьяно защищал. И не припомню, чтобы за кого-то так сильно боялся.

Давящее ощущение комка в горле стало сильнее, глаза защипало.

– Бенедикт… – прошептал Киллиан, почувствовав дрожь в собственном голосе. Не помня себя, он взял лепесток и принялся крошить его над пламенем свечи, надеясь, что нужные слова сами попросятся на язык, но этого не произошло. Лепесток рассеялся над горящей алтарной свечой в полной тишине.

Киллиан повторил попытку, но слова вновь застряли у него в горле.

– Зараза, если кто и заслужил треклятого перерождения, то именно он! – вдруг сорвалось с его губ. Выкрик эхом разнесся по пустому храму.

Внутри Киллиана нарастала злость, которую он не мог контролировать. Та его часть, что стала хаффрубом, слишком плохо ладила с собственным гневом. Не помня себя, Киллиан выхватил из вазы горсть лепестков и швырнул ее в статую.

– Зачем?! – яростно крикнул он. – Зачем ты забрала его?! Зачем ты забираешь у меня всех, кто мне дорог? Что бы я ни делал, я всегда остаюсь один! Это нечестно, ты слышишь?! Нечестно!

Он несколько раз толкнул каменную статую, но ничего не произошло.

Киллиан снова осознал, что плачет, и сейчас ему было все равно, что он разбушевался в святом месте. Его злость была направлена на богов, и они должны были услышать ее.

– Ты не имела права! Ты не могла позволить этому случиться! Почему со мной? Проклятье, почему ты не забрала меня?! Верни его! Ненавижу тебя! Верни его!

Киллиан зарыдал в голос, поэтому не расслышал спешных шагов, следующих в секцию Рорх.

Слезы вмиг прекратились, когда шаги зазвучали совсем близко.

– Бенедикт? – всхлипнул он.

В арке углубления Рорх показался человек в длинной рясе, и поначалу Киллиан действительно принял его за Бенедикта, однако незнакомец подошел ближе и оказался совершенно на него не похож. Это был служитель храма.

– Молодой человек, это святое место, – свистящим шепотом произнес мужчина. – Что вы здесь устроили?

Залившись краской от стыда, Киллиан подскочил, оттолкнул служителя в сторону и опрометью бросился прочь из Храма Тринадцати.

Сельбрун, Крон

Двадцать первый день Сойнира, год 1490 с.д.п.

Выход из храма все отдалялся и отдалялся. Сколько бы Киллиан ни гнался за ним, как бы быстро ни бежал, он не мог выбраться отсюда. Он слышал тяжелую поступь оскорбленной богини за своей спиной. Обернувшись, он увидел огромную фигуру Рорх, тянущуюся к нему своими костяными руками.

Харт!

Она звала его. Пришло время платить по счетам.

– Нет! – в ужасе выкрикнул Киллиан, припустив еще быстрее. Он мчался по круглому залу Храма Тринадцати под осуждающими взорами каменных богов, и Рорх вот-вот должна была настичь его.