Все происходящее в тот момент было как бы с ней и не с ней одновременно. Боль то накатывала, то казалась посторонней. Мысли то пронзали, то казались отстраненными и трезвыми.

Хорошо, что вечер, народу мало, думала Саша, неуверенно шагая с Витькой в ногу. Иначе от зевак, злобно шепчущихся вслед, было бы совсем скверно. Но возле подъезда народ все равно был. И машины полицейские с включенными мигалками. «Скорой» не было. Ах да, зачем она, если все мертвы. Деда увезли или нет? Он в квартире застрелился или…

Кого из соседей он застрелил? Наверняка ту мерзкую парочку, на которую постоянно Саше жаловался. Почему она не помогла ему приструнить их?! Почему не встала на сторону деда, а поверила им?!

Народ резко раздался в стороны, когда они с Виктором подошли к подъезду деда. Саша вскинула голову и шагнула к подъездной двери. И снова, если бы не Ломов, упала бы. Потом был очень длинный изнурительный подъем: лифт остановили, запретив им пользоваться. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой. Навстречу попадались какие-то люди, тут же прилипавшие к подъездным стенам и прятавшие от Саши взгляды. Слепили вспышки фотоаппаратов. Кажется, их была целая дюжина. Как будто кто-то устроил чудовищную по замыслу фотосессию в подъезде деда.

– Зачем все это?! – тихо простонала она.

Кивнула на мужчину, скорчившегося на корточках у открытой двери, той самой, за которой жили досаждавшие деду соседи, которых она сочла вполне милыми людьми. Человек что-то соскребывал с пола, чем-то, наподобие ушной палочки, и отправлял все в пробирку.

– Если все всем ясно, зачем это?!

Саша всхлипнула возле открытой двери дедовой квартиры. Там активно кто-то что-то делал, был слышен стук передвигаемой мебели и голоса. Целый хор голосов!

– Не могу! – Она уперлась пятками в порог квартиры, обернулась на бледного Ломова: – Витя, не могу!

– Надо, Саша, – довольно-таки грубо он втолкнул ее в квартиру, крикнув ей вслед: – Принимайте, господа полицейские. Это внучка убийцы…

Все вопросы, которые ей потом задавали, и собственные ответы – несуразные, сумбурные, никому не нужные – совершенно не вспомнились на следующее утро. Все тот же хор голосов остался в памяти, мелькание чужих лиц перед глазами. Калейдоскоп просто лиц! Симпатичных и не очень. Озабоченных и раздраженных. Ей даже представлялись, кажется. Даже кто-то жал ей руку, призывая держаться. Все комом, все смутно.

Ничего не вспомнилось с такой болезненной четкостью, только Витькины слова.

– Это внучка убийцы! – крикнул он почти с облегчением, видимо, от мысли, что миссия его завершена. Он и правда потом куда-то исчез. – Это внучка убийцы…

Саша заворочалась на диване, села. Обнаружила, что всю ночь проспала в тех же высоких кроссовках, в которых шла вчера через улицу, и в пуховике. Она даже не расстегнула его и пояс не развязала. Теперь у нее ныли все бока и живот. Или это не от пояса, а оттого, что не хватало дыхания? Как она очутилась дома?

Саша поставила на коленки локти, осторожно пристроила гудящую болью голову на сцепленные пальцы, постаралась вспомнить.

Она говорила с кем-то. Так? За ней записывали. Какой-то парень, высокий, веснушчатый, он смотрел на нее с сочувствием. И даже подал ей стакан воды, когда у нее перехватило горло. Потом она снова говорила, но уже с другим человеком. Среднего роста, с крепкими мышцами, цыганистого вида молодой мужик смотрел на нее без сочувствия. И зачем-то задавал ей вопросы про Соседову Аллу Юрьевну.

– При чем тут Алла Юрьевна? – возмутилась она в какой-то момент.