– Похоже на плот… или на притопленный катер, – осторожно предположил Ларсен.

И вдруг как-то сразу, после какого-то легкого дуновения ветерка, словно сдвинулась в сторону белесая кисея, им открылась странная и страшная картина… На них медленно надвигалась полузатонувшая подводная лодка, ее печально покачивала на своих волнах балтийская вода. Над волнами торчала только верхушка рубки, носовая часть и ствол орудия. Лодка была разбита и безжизненна, но все еще продолжала сопротивляться. Откуда-то из ее глубин иногда вдруг с гулким бурлением вырывались мощные пузыри и с шумом лопались на поверхности воды. Из рубки наполовину свешивалось тело мертвого человека. Он не успел выбраться из лодки и висел головой вниз, и его светлых волос иногда касалась морская волна.

Над рубкой сердито носились чайки, дрались в воздухе, истошно кричали, недовольные внезапным вторжением сюда человека.

Все трое, онемев, провожали взглядами утопленницу, по мере того как она проплывала мимо. Рулевой вдруг, избавившись от оцепенения, начал истово креститься.

Тем временем на палубу вышли Элен и за нею кочегар. Элен, лишь мельком оценив увиденное, закрыла лицо руками и отвернулась.

«Эскильстуна» все еще по инерции тихо и даже печально скользила по легким волнам. И даже крик чаек над их головами показался им сейчас не столько сварливым, сколько тоскливым, жалобным.

Это война показала им свой беспощадный скорбный лик.

– Чья она? – шепотом спросил Ларсен.

Но даже Эриксон был чересчур потрясен, чтобы ответить. Есть зрелища, слишком сильные даже для много пережившего и повидавшего человека.

– Я никогда не любил чаек… – после долгого молчания пробормотал он. Совсем придя в себя, перевел ручку телеграфа на «полный». И при этом раз за разом оглядывался: ему хотелось поскорее и подальше уйти от этого вселяющего ужас зрелища. Но снизу не подтвердили выполнение указания. Двигатель по-прежнему глухо шелестел, находясь на команде «стоп».

– Где твое место? – прошипел Эриксон кочегару, перегнувшись с мостика и углядев того на палубе.

Кочегар послушно кивнул и ушел. И уже вскоре «Эскильстуна» стала набирать ход, вплыла в клочковатую туманную морось.

Рольф снова встал к штурвалу, а капитан вышел на мостик, остановился возле Ларсена.

– Русская, немецкая, английская… Какая разница! – только теперь он ответил на вопрос Ларсена.

– Разница? – Ларсен поднял глаза на капитана: – А ты что, не зарабатывал на войне? Ну, когда перевозил им военный металлолом? Вот и опять: новая порция, – он указал вдаль, за корму, туда, где в белесой мороси еще можно было разглядеть удаляющийся темный силуэт подводной лодки. – Прибьется к какому-то берегу, переплавят. И пожалуйста: кому-то щедрый заработок. А, может, и тебе? Ты ведь никогда не отказывался перевозить металлолом.

Но Эриксон не стал вступать в спор: что было, то было. Он вцепился в леер и сосредоточенно смотрел вперед, словно ожидал, что вновь по ходу парохода возникнет какое-то новое чудище войны. Затем молча ушел в рубку, взял в руки карту, долго в нее всматривался. Сказал Рольфу:

– Будь повнимательнее! Похоже, мы уже в самой пасти…

Пораженная увиденным, но все еще испуганная, Элен вернулась к себе, в свою столовую-камбуз. Она тоже, конечно, уже многое повидала в жизни, но такое ей не могло присниться даже в дурном сне. Она закрыла дверь на ключ, плотно задернула шторку иллюминатора. Но этого ей показалось мало, потому что все время чудилось, что вот-вот распахнется дверь и в нее просунется та страшная, окровавленная, исклеванная чайками голова, или же из темного угла на нее уставятся незрячие пустые глазницы. Тогда она достала из сумочки распятие и поставила на стол.