Его рвануло и потянуло всей душой, всем живым существом к незнакомке. Это было и приятно — волнующе, маняще, так по-человечески легкомысленно, — и на удивление… стыдно.

«Как мальчишка, готов волочиться за первой попавшейся юбкой!» — ругал самого себя Тристан, изо всех сил стараясь сохранить невозмутимый вид. Но сам уже привычно оглядывал, подмечал какие-то одному ему интересные и важные детали и мелочи в образе девушки. Цвет ее кожи, игру ее тонких, красивых пальцев, вкус, с которым она была одета. Сочетание моды, изящества и шика. У девицы был, несомненно, тонкий и даже изысканный вкус.

Дорогие, неброского цвета ткани, одежда пошита на заказ, у хорошего мастера. И единственное вызывающе-яркое пятно — это ее губы на белом лице… чересчур манящие, чересчур соблазнительные.

Тристан шумно выдохнул, уже не в силах сдерживаться, качнул головой.

«Надо вести себя естественно, — думал он, — естественно, чтоб девица не догадалась, что от соседства с ней поджилки трясутся. Как мальчишка, как пацан!..»

…И все же, в этом неожиданном порыве, в этом весеннем влечении было так много живого, свежего, настоящего, что Тристан с изумлением понял, что проснулся от какого-то летаргического сна.

Он упрямо сжал губы и обхватил руками плечи, закрываясь от незнакомки и давая ей понять, что не склонен к продолжению диалога. Девица снова усмехнулась.

— Ну же, инквизитор, — ласковым голосом, каким уговаривают непослушных детей, пропела она, — не будьте букой! Я просто хочу узнать, что происходит, и рассказать об этом людям.

— Ничего не происходит, — упрямо ответил Тристан. — Очередное убийство, каких случается сотня на дню.

— Очередное! — насмешливо фыркнула девушка. — Настолько банальное, что вызывают старейшего инквизитора.

Тристан угрожающе приподнял бровь. Отчего-то слово «старейший», прозвучавшее из уст прелестницы в его адрес, показалось ему обидным.

— Я не старейший, — не сдержавшись, зло процедил он.

— О, простите! Древнейший. Вне всяких сомнений, древнейший, — кажется, девице нравилось дразнить Тристана. Насмешливые глаза под вуалью смотрели на Тристана внимательно, и, казалось, видели и подмечали любое шевеление души. Наверное, заметила и то, как он взбесился, когда она назвала его старым. Древним. Вот же зараза…

— Я не скажу вам ни слова, — отрезал Тристан. — Ваши статейки в желтых газетенках, приукрашенные всякими кровавыми сказочками, всегда полны вранья и только зря пугают народ.

— Ага, — глубокомысленно произнесла девушка и что-то с умным видом написала в блокноте. — Значит, произошедшее посеет панику. Значит, атаке может быть подвержен любой.

— Не любой! — зло прорычал Тристан.

— Не любой? Кто-то особенный? — чуть прищурив один глаз, уточнила девушка. — Такой, как вы? Я видела тело несчастного, когда его выносили…

— Ни слова больше! — вспылил Тристан. — И сию минуту отдайте то, что вы там написали! Я не позволю ни строчке…

Он крепко ухватил блокнот, рассчитывая на борьбу, но девица на удивление легко его отдала.

Его пальцы на миг коснулись ее пальцев, и Тристан почувствовал себя так, будто его прошило молнией. Ударило в самое сердце, и вышло через пальцы, через самые кончики, сделавшиеся невероятно чувствительными. Живот невольно дрогнул, как от сильнейшего и невероятно сладкого возбуждения, и Тристан снова ощутил себя юнцом, который умудрился прикоснуться к объекту своей страсти. Это было так по-настоящему живо и прекрасно, что Тристан ни о чем думать не мог, кроме этого прикосновения.

Оно казалось ему исполнившейся мечтой. Мучительной целью, которой он достиг внезапно, враз, внезапно и неожиданно, да так, что не успел ею насладиться.