– Приезжайте к нам – примем лучшим образом! – щебетал Чупахин.

Хозяин кабинета проговорил что-то тихо, и Чупахин захохотал.

– Ты узнаешь его? – мы с мамой сидели у двери, и мама нервничала. – Это Васька Чупахин, мой старый друг, еще школьный. Он сейчас главный врач крупного военного санатория в Сочи. Он хочет тебя… – Глянув на моего друга, она осеклась, заговорила о другом:

– Васька (была у нее как у дочери академика привычка говорить обо всех свысока, что меня смущало) уверяет, что гланды давно уже никто не рвет. Это дикость. Гланды необходимы. Последние исследования показали: на них все микробы оседают. Хочет тебя… то есть вас, – глянула на Борьку, – забрать отсюда.

– А куда? – нахально спросил Борис.

– А на кудыкину гору! – весело ответила мама. Она, вообще-то, была веселая, только с моей болезнью – и с уходом отца – стала часто задумываться. – Тихо! – сказала она и подошла к двери.

Чупахин душевно прощался с главным. Заскрипела дверь. Мама отскочила. Вася выкатился, как шаровая молния, но – несущая радость.

– Ну вот, орлы, все в порядке! Летите! – сказал он.

– Куда? – спросил Борис.

Но его вопрос как слишком наглый был оставлен без внимания. И мама решила, что на Борьку можно больше внимания не тратить. Сын рядом.

– Вот, – торжественно сказала мама мне, – Василий хочет тебя забрать к себе в санаторий. Подлечишься. Искупаешься в море. Окрепнешь! – Мама сияла. Вот какие друзья у нее!

– А меня, значит, – под нож? – хмуро проговорил Борис.

– Ну почему же под нож? – с нетерпением произнесла мама. – Тебе же сказали – можешь идти.

– Ну да! А через неделю опять заберут. И – чик! – Провел большим грязным пальцем по острому кадыку, выпятив еще и нижнюю челюсть.

Васе как яростному противнику вырезания гланд не так легко оказалось от него отвязаться… Ну вот. Самое время проверить, что я за человек. Борис все-таки помог мне, хоть и не сразу!

– Вообще-то, мне будет с ним веселей! – прохрипел я, не глядя маме в глаза.

Чупахин прищурил один глаз, что-то прикидывая.

– Веселей, говоришь? А давай! – Повернулся к Борису. – Если денег на билет наберешь на плацкартный – давай! Парень ты, я вижу, шустрый.

– Кореша скинутся! – веско сказал Борис.

Чупахин глянул с интересом: что за кореша?

И жизнь показала, насколько Чупахин умен и умеет использовать неожиданности: Борис оказался в Сочи гораздо нужнее меня.

– Ну тогда едем завтра! – Чупахин вздохнул. – Жалко, что ты, Алевтина, с нами не едешь!

– Так ты и не зовешь, – произнесла мама кокетливо.

Если бы сейчас спросили меня, где я вообще хочу жить, я бы ответил – только там. Тенистое место (что так ценно на юге!) возле административного корпуса военного санатория в Сочи. Просторная прохладная квартира на втором этаже – темноватая из-за нависших ветвей. Утром я просыпался в счастье, видя прямо перед собой за окном цветок олеандра, среди блестящих и крепких темно-зеленых листьев похожий на разрезанное на четыре части крутое яйцо: четыре красивых желтых язычка среди белых лепестков (расчетверенный белок, без скорлупы). Но если разрезанное крутое яйцо шибает сероводородом, то тут запах сладчайший и, я бы добавил, томный, навевающий сладкие сны.

Шестнадцать! Возраст томительный. Выходил на балкон. Борис и любимый племянник Чупахина Леня-курсант (белокурый херувим) маялись во дворе. Разделенная на черно-белые клетки площадка, и на ней шахматные фигуры в человеческий рост, стала любимым их местом отдыха. Предполагалось, что умственная зарядка будет тут сочетаться с физической. Но друзья больше любили химическую. Бутылки прятались за фигурами, и Чупахин из своего кабинета на первом этаже, думаю, с отчаянием, наблюдал эту, самую медленную, игру. Фигуры огромные, тяжеленные, и Леня с Борисом передвигали их крайне неохотно – только из-за движения солнца, прорывающегося сквозь ветви и смешения теней. В тени стояли бутылки сладчайших вин, казавшиеся такими заманчивыми, особенно издали, поскольку с утра я не пил. Крикнув им на бегу что-нибудь вроде «Ходи конем!», мчался на море. И только возле больных на костылях притормаживал бег.