– Алик, твоя мама сказала кое-что о тебе.

 Он молчит, я чувствую напряжение даже через трубку, слышу его тяжелое дыхание, будто бы он рядом. Сиплым голосом он спрашивает, что я имею в виду.

– Твоя мама сказала моей, что ты влюблен в меня, – говорю тихо и тут же прикусываю губу, невыносимо краснея от стыда. 

 Ужасно неловкая ситуация. Крайне смущающая. Я бы никогда не спросила его об этом, если бы не преграда между нами в виде расстояния. Не смогла бы задать это вопрос прямо в глаза. Я и сейчас дико жалею о сказанном. Зачем, зачем я спросила?!

– Эля, давай мы поговорим об этом, когда ты вернешься. Я кладу трубку, иначе ты разоришься из-за этого разговора. Не звони, лучше пиши мне. 

 Он кладет трубку, а я, нажав отбой, автоматически отпираю дверь, но еще не выхожу. Долго смотрю в пространство, не видя и не слыша ничего. В голове нарастает гул, я чувствую странную вялость в мышцах. Пытаюсь поднять руку, но не могу, не в состоянии, а когда опираюсь на ванную, ноги скользят и расползаются. Шатаюсь будто пьяная, видя перед глазами мелькающие мушки. Они кружатся, кружатся, а потом все вокруг темнеет, и я падаю во тьму. 

Демид

 – Папочка, а вы можете вместе с мамой со мной в палате поспать? – спрашивает моя сладкая девочка, глядя прямо в глаза и так умильно и жалобно улыбаясь. 

 Она у меня такая смелая, сильная, слушала внимательно, когда медсестра рассказывала о порядках больницы, не перебивала и не задавала ненужных вопросов. Самая умная девочка на свете. 

 Один из родителей может оставаться с ребенком круглосуточно, поэтому я решил, что первую ночь с Соней проведу я. Но дочка хочет маму. Как бы она ни любила меня, никто не смог заменить в сердечке Сони мою бывшую жену.

– Вместе не получится, у мамы… – спотыкаюсь на этом слове, опускаю голову, впиваясь взглядом в сжатые кулаки, а потом разжимаю их и вскидываю взгляд. – Придется немного потерпеть. Она с ребенком. Малышу нельзя в больницу.

– Я хочу поиграть с Бусей, – улыбается дочка, а я любуюсь ямочками на ее щеках. – Он такой милый пупсик.

От каждой фразы сдавливает грудь, ведь Соня постоянно говорит о том будущем, которое в нашем случае невозможно. 

– Обязательно поиграете, а сейчас тебе надо спать. Завтра рано вставать, сдавать кровь.

 Маленькое личико морщится от испуга, губа дрожит, и я спешу заверить дочку, что буду рядом и она не останется одна во время процедур. Объясняю ей, как будет проходить ее пребывание в клинике, и спустя некоторое время она наконец успокаивается. 

Пользуясь тем, что малышка спит, везу Элю домой с целью принять душ и переодеться, а также захватить некоторые вещи с собой в клинику. 

 Однако бывшая жена первая проскальзывает в ванную и торчит там уже добрых полчаса, а мне нужно еще купить себе по дороге что-нибудь поесть, так как днем было не до этого. Не хочу есть тут, на кухне как раз няня с ребенком, а я видеть его не могу. Каждый раз нутро обжигает, словно кислотой и бесполезно говорить себе, что ребенок не виноват. Он олицетворение того, о чем я мечтал и так и не получил.

 Потеряв терпение, подхожу к ванной и стучу дверь. Нет ответа. Прислушиваюсь и, поняв, что шума воды нет, решаю, что Эля уже вышла, но, войдя внутрь, обескураженно замираю, видя, что она лежит на полу, замотанная в полотенце, которое задралось, обнажая ее тело, и похоже, потеряла сознание.

Страх жестко хватает за горло и перекрывает доступ кислорода. 

 – Эля? – быстро оказавшись на корточках, слегка тормошу ее. 

 Она не реагирует. Проверяю голову, которая только благодаря полотенцу, обмотанному как тюрбан, и коврику на полу ванной осталась не разбитой, и решаю, что передвигать ее можно. Беру бывшую жену на руки и несу в ее спальню, укладывая на кровать и накрывая простыней, потому что полотенце окончательно размоталось и упало, оставляя Элю полностью обнаженной – картина, которую я не смог бы проигнорировать, если бы не был так взволнован ее состоянием.