На пороге стоит никто другой, как новая пассия моего еще не бывшего по документам мужа. Она хмурится при виде меня, а затем спрашивает жутко нервирующим тоном, от которого у меня внутри поднимается волна неконтролируемого раздражения:

— А что ты здесь делаешь? — спрашивает она, сложив руки на груди.

— Пришла за своими вещами.

Отпихав ее чуть в сторону, захожу. И слышу, как за моей спиной она, видимо, набирает Глеба.

— Масюнь… тут бывшая твоя. Я не смогла ее не впустить.

19. Глава 17

Масюнь…

От этого прозвища меня отчего-то коробит. Насколько я знаю, Глебу ничего из ласкательно-уменьшительных не нравится. Никакие зайчики, котики, солнышки в нашей жизни не использовались, потому что его буквально выбешивал зверинец. Видимо, нужно было пробовать масюня.

Не обращая на ее ковыляния за мной, иду в нашу с Глебом спальню и торможу сразу же, только открыв дверь.

Это больше не наша спальня. Здесь… все другое. Постельное слишком яркое, на полу валяется белый пушистый ковер, в углу стоит какое-то оборудование. Подозреваю, для съемки. В общем… моего здесь ничего нет.

— Как вы… — говорит, запыхавшись. — Глеб не сказал, что вы придете.

— Он не знал.

— Вы считаете это нормальным? — тут же переходит в наступление. — Просто прийти в чужой дом и…

— Это мой дом, — оборачиваюсь к ней. — Два дня назад это была моя спальня. И в ней были мои вещи. Где они, скажешь?

— Я их… вынесла. На балкон. Все лишнее там.

Лишнее. Хочется сказать, что это она здесь лишняя, но я сдерживаюсь. Молча закусываю губу, сжимаю зубы. Раздражаюсь, потому что запах ее приторных духов меня нервирует. А уж когда выхожу на балкон и вижу там просто гору сброшенных вещей, выхожу из себя.

У меня все было разложено по полочкам. Я всегда знала, где и что лежит, а сейчас… как среди всего этого хаоса найти то, что мне нужно?

— Вы… все заберете?

— Хотелось бы вообще все, но боюсь, что Тимур, ожидающий меня внизу, не оценит меня, таскающую в его недешевую машину, коробки.

— Я так понимаю, никто ничего не разбирал?

— В смысле? — таращится на меня глупым взглядом.

— В смысле спрашивать, где что лежит у тебя бесполезно?

Закатывает глаза.

— Глеб все убирал. Я ваши вещи не трогала.

Теперь мой через удивляться и таращиться, потому что в нашу с ним семейную жизнь он не убирал буквально ни-че-го. Даже когда с друзьями тут устраивал кутеж — я всегда убирала, а он… мужик же, ему непригоже заниматься женскими делами.

— Вам что нужно… я спрошу. Или подождите его, он уже едет.

Это то, чего я боялась больше всего, когда увидела на пороге ее, что дома я застану и Глеба тоже. Максимально ведь неловкая ситуация. Жена, любовница беременная.

Все еще надеюсь, что мы не пересечемся, и я уеду раньше, чем приедет он, но с каждой коробкой надежды на это все меньше. Их слишком много. Я перебираю одна за одной, отбираю то, что мне нужно в сторону, когда слышу хлопок двери и тяжелые шаги.

Я стараюсь не обращать внимание и, господи, не слушать, но до меня то и дело долетают фразы:

— Масюнь, я ничего не могла, да… представляешь?

Не знаю, что она там такого ему рассказывает, но звучит так, словно я пришла их грабить, а не забирать то, что принадлежит мне. Эти вещи никому не нужны, они стоят на балконе, как груда ненужного мусора!

Когда я сюда ехала, я и представить не могла, что застану дома другую женщину, а мои вещи найду выброшенными на балкон!
— Оля!

Голос Глеба вынуждает вздрогнуть. Я разгибаюсь над очередной коробкой и смотрю на появившегося в двери Глеба. Он смотрит на меня, нахмурившись, недовольно и подозрительно.