Любовь его неправильная.

Болезненная, которая отравила меня.

И заплаканными глазами я смотрела в лицо мужу, который когда-то мне очень много лет назад, в ту мою семнадцатую осень, шептал.

— Я для тебя все звезды соберу. Ты заслуживаешь намного больше, чем миллионы роз.

А сейчас, словно наотмашь бил меня по щеке раз за разом фразами, которые выжигали душу.

— Что я тебе сделала? Я тебя недолюбила? Я тебя не…

— Ничего ты мне не сделала. Но это вопрос ко мне, это я разлюбил.

И в памяти всплывали обрывки фраз.

— Такую, как ты, не отпускают. Такая, как ты, одна на миллион, а все, что до тебя просто цифры. Понимаешь?

Я тогда так верила в то, что я действительно особенная, я действительно одна на миллион.

А сейчас выходило...

— Почему мы разводимся?

— Почему я тебе уже объяснил? Я не чувствую, ничего не горит у меня внутри, ничего, понимаешь?

— Двадцать пять лет горело. А сейчас все сожжено дотла.

Ломкий надтреснутый голос.

— Устинья, не выворачивай ты мне душу, я приехал к тебе и сразу поставил вопрос, так как он должен стоять.

— А если бы ты знал заранее, что я беременна?

И этот вопрос оказался куда удачнее предыдущего, потому что Адам бросил на меня тяжёлый взгляд. Дёрнул подбородком так, как будто бы собирался ответить.

Но я закрыла ладонями глаза.

И прошептала.

— Ты бы сразу уговорил меня сделать аборт.

И что-то горячее липкое стало утекать из меня.

Вероятнее всего, жизнь.

Словно в пьяном бреду, опираясь тяжело о стол, я поднялась.

За мной следы тянулись с алыми разводами, потому что прошлась по стеклу.

Потому что жизнь с моим мужем была выстлана этим стеклом.

— Сделай аборт, Устинья. — Крикнул в последний раз Адам.

Я прикрыла глаза.

Не надо аборта. Оно само все…

3. Глава 3

После развода. Июнь.

— Устинья Анатольевна, вы поправились? — Тихо спросила моя пациентка и легла на кушетку.

Я тяжело вздохнула и поправила на себе медицинский халат.

Наверное, где-то поправилась.

В одном определённом месте, потому что во всех остальных местах я умудрилась похудеть.

Когда за Адамом закрылась дверь квартиры, когда пришли документы на развод, когда мы встретились в суде, когда была подчёркнуто вежливая, выверенная речь о том, что имущество будет делиться не поровну, как это предполагает закон, а так, как мы договоримся, муж стоял, смотрел на меня, глазами задавал вопрос «сделала ли я аборт».

А я молчала.

Мне казалось, ничего страшнее в моей жизни не может в принципе произойти.

Мне казалось, что развод с Адамом это что-то сродни концу света.

Я металась как сумасшедшая по квартире.

Мне было настолько больно, что я забывала, как меня зовут.

Я не знала, как рассказать детям о разводе.

Адам сделал это за меня, просто поставил всех перед фактом.

Назар ходил, разводил руками, тяжело вздыхал, говорил, что все образумится, он не бросит, он поможет. Он уже был взрослым мальчиком. Хоть ещё все тем же моим шалопаем. Родион стискивал зубы. А однажды, когда понял, что я схожу с ума, начал кричать:

— Он не достоин, не достоин тебя, как ты этого понять не можешь, прекрати реветь, мама, он не достоин тебя. Ушёл и скатертью дорога. Ушёл и молодец. Надо быть чудовищем, чтобы после стольких лет уйти в никуда.

А по ночам было так страшно, что я запрокидывала голову, стискивала зубы. И тело натягивалось, как струна.

По ночам было так жутко, потому что, поворачиваясь на другой бок, я видела его очертания в полумраке спальни. Заходилась слезами, прижимая к себе его свитер.

У этого развода не было причин, потому что Адам не смог их назвать, у этого развода не было никакого основания.