- Сугробы растаяли.

- Растаяли? Замечательно! Мы все выяснили!

Кристина припустила домой как заяц. Она была довольна собой. Хотя бы часть правды она сумела высказать и ей стало легче. Хватить огрызаться и убегать. Пусть от нее все отстанут. Она не способна на взаимность. И это не изменится. Возможно, в старости, она будет кусать локти, что осталась одна. Но сейчас, она хотела одиночества. Тотального одиночества. Безопасного одиночества.

Машина Берта оставалась под окнами до самой ночи. Иногда Кристине чудилось, что Берт стоит за дверью. Хочет ворваться, объясниться. Что-то доказать, утащить ее к врачам, лечить. Кристина даже убежала в смежную квартиру. Она была очень смелой сегодня, пожалуй, никогда такой смелой она не была, устала. Но и приятное возбуждение билось внутри. Она не будет больше прятаться, она будет бороться за свою свободу. Говорить, что думает.

Она всегда слишком боялась огорчить других. Этот навык ей привили с детства. Будь удобной, если хочешь игрушку. Кристина боялась показать маме, что хочет в гости к дедушке, там вкуснее кормили. Боялась возразить бабушке, когда та ругала маму. Даже автору никчемной книги побоялась сказать, что не читала его произведение и читать не будет. Побоялась сказать Берту, что не хочет пирожных.

Но розы. Это шлагбаум. Граница. Кристина понимала, что загонит себя в ловушку, как с Густаво. Ради денег она согласилась позировать. И теперь она довольно богата, а на душе камень. Возьмет розы, и Берт будет ее обхаживать дальше. Обязательно потащит к врачам. К одним, другим. Потом начнет сокрушаться, что у них нет детей. Снова по врачем. Кристина не согласна так жить. И от Густаво она тоже отделается. Откупится. Или уйдет со скандалом.

“Я хочу любить, - написала она в ежедневнике. - Хочу. Но вокруг меня только любовь - кабала. Наверно, я сама притягиваю таких, кто будет меня мучить. Этот шаблон живет во мне с младенчества. Никогда не исчезнет. Берт, он вроде добрый, но я чувствую в нем угрозу, знаю, что он будет требовать от меня то, что я не смогу ему дать. Как мои родные. Густаво, он злой, ядовитый, его любовь ядовитая. Он как будто и не хочет меня, но тянет к себе. И я не хочу его, но зачем-то забрала его из больницы”.

Кристина писала и писала, на разные лады развивая одну и ту же мысль, что она не сможет найти свою любовь. И правильно, что она поломалась. Как забавно, что человеку не надоедает жалеть себя. Но еще забавнее, что жалеть себя приходится после того, как пожалела других. Кристина не замечала, что сама стала относиться к себе как ее родные. Требовала от себя любви, обещая взамен свободу и независимость.

Завершала свои заметки Кристина одинаково. Начинала писать “я помню, что…” и отпускала контроль. Чаще всего вспоминались мелкие детали. Дверь, закрытая на ключ, - Кристина не могла выйти из комнаты. Еда, простая и сытная, она появлялась, когда Кристина крепко спала. Однажды она притворялась спящей и караулила пару ночей, ожидая того, кто приносит еду. Никто не пришел. Он зря морила себя голодом. Все равно свалилась, заснула, и еда появилась.

Вдруг Кристина вспомнила ощущение чужих рук на своих плечах. Кто-то обнимал ее со спины, дышал в макушку. Руки затряслись, Кристина бросила ручку, забегала по комнате. Нет, она не хотела дальше вспоминать, не надо. Это страшно. Потом. Когда она почувствует себя уверенно. А может, вообще уедет в другой город и не оставит адреса. Кристина сжала руками виски, умоляя память не открываться, пощадить ее.

Остаток весны Кристина почти не притрагивалась к ежедневнику. Просто жила. Ждала лета и тепла. Потому что постоянно мерзла. Раньше она предпочитала это время года, а сейчас ее и лето не обрадовало. Кристина пришла на любимое место на набережной и смотрела на реку. Как она бурлит, вырываясь из-под плотины, и быстро успокаивается, когда пропадает давление извне. Кристина ждала Виолетту, которая попросила о немедленной встрече и была какой-то странной, нервничала, проглатывала слова от волнения.