На перекрестке с улицей Карла Маркса родители Лены круто развернулись и через пешеходный переход устремились к Онежской набережной. Мимо темнеющего парка, мрачно шелестящего листвой на ветру, мимо примолкших кафешек, впавших в спячку до следующего лета. Жан опасался, что в любой момент родители Лены могут повернуть налево и затеряться среди деревьев. Ищи их тогда в темноте с фонариком от мобильника. Почему-то Жан был уверен: этой паре свет не понадобится. Они так и пойдут с выпученными, как у глубоководных рыб, глазами. И от этой мысли Жану делалось жутковато.

Однако чета Гордеевых спокойно спустилась до самого здания Речного вокзала и только там повернула налево, к парку аттракционов. Прижимаясь к железной решетке забора, Жан скользнул вперед, чтобы увидеть, что они станут делать. Аттракционы, ударно отработав летний сезон, уже пару недель как закрылись, и ворота парка перехлестывала массивная цепь. Жан осторожно выглянул из-за угла – и не смог сдержать удивленного возгласа. Черт с ней, с конспирацией! Ему показалось, что ворота парка открыты настежь.

Синеватый свет фонарей казался чересчур ярким. Он заливал вход, скрывая прячущиеся в глубине парка исполинские скелеты аттракционов, испепеляя решетку забора и ларьки с фастфудом. Гордеевы вошли в этот сияющий купол и…

– В смысле «пропали»? – Лена с недоумением посмотрела на Жана.

– Они исчезли. Испарились. Провалились сквозь землю. – Жан вздохнул. – Я не знаю. Просто не понимаю, как это получилось. В какой-то момент свет стал совсем нестерпимым – и вдруг погас. А когда я подошел поближе, ворота были закрыты. На них висела цепь. А родители твои пропали. В смысле ваши родители… – Он неловко поежился под восхищенными взглядами Ярика и Славки. Мальчишки не сводили с него немигающих глаз, жадно ловили каждое слово, но рты до поры до времени держали закрытыми. Слушали старших.

Местом для «собрания напуганных», как метко обозвала его Фаина Григорьевна, определили «Макдоналдс», выбрав столик в самой глубине зала. Шумно, многолюдно, посетители быстро меняются, меньше шансов, что кто-то, подслушав их разговор, вызовет бригаду санитаров со смирительными рубашками. Но самое главное – далеко от дома. Не сговариваясь, все пришли к выводу, что отныне и у родных стен есть уши.

– Если позволите, Жан, я считаю, что провальной вашу операцию назвать нельзя. Не полностью, по крайней мере. – Фаина Григорьевна наотрез отказалась от здешней еды и уже минут пятнадцать потягивала кофе из маленького стаканчика. – Пусть мы по-прежнему в неведении относительно того, чем они там заняты, зато нам известно, куда они для этого уходят.

– А если туда ходят только наши родители? – В задумчивости Лена не замечала, как щиплет себя за ладонь. – Может быть, у вашей дочери свое место. У родителей Славы – свое. И фиг его знает, сколько еще может быть людей, игрушек и мест.

– Улица, Елена. Вы забываете про важность локации. – Фаина Григорьевна многозначительно воздела указательный палец. – Наличие… эм-м, перехода… эм-м… куда бы то ни было именно в непосредственной близости от улицы Пушкина я считаю очередным подтверждением своей теории.

– Ну, знаете…

– Кхм… кха…

Все с удивлением посмотрели на зардевшегося Ярика. Тот еще раз звучно прочистил горло и, убедившись, что все внимание приковано к нему одному, тихо сказал:

– Я согласен с Фаиной Григорьевной. И с Леной согласен, – поспешно добавил он. – В том смысле, что людей и игрушек тут гораздо больше. А вот место, похоже, одно.

– Поделитесь с нами своими выводами, Ярослав?