До того как Швея стала для него просто Швеей, он называл ее Большой Белой Медведицей.

Он верил ей.

Он был хорошим медведем.

А стал плохим.

– …Отказываются что-либо замечать. Ариша, внучка моя, всегда была, мягко говоря, в теле, а за последние пару недель отощала, кожа да кости. Так не видят в упор! Хотя раньше пылинки сдували. На дачу со мной лишний раз ребенка не отпускали, потому что там, прошу прощения, уборная на улице. Врача вызывали на каждый чих. А тут Ариша прямо бледная тень самой себя – родителям же хоть бы хны! Зато медведь этот, будь он трижды неладен, теперь им вместо ребенка. Пылинки сдувают, обижаются, если про него скажешь что-то не то. Такое поведение… знаете, Елена, если бы я не так хорошо знала своих дочь и зятя, я бы подумала, что они связались с наркотиками. Это какая-то зависимость, право слово!

– Да нет, это уже просто эпидемия, – пробормотала потрясенная Лена.

Чай Фаины Григорьевны давно остыл. На недоеденный сэндвич Лена даже смотреть не могла. Жан, так и не проронивший ни слова, еле слышно постукивал пальцем по опустевшей бутылочке из-под морса.

– Что вы имеете в виду?

– Ярик… Ярослав, мой младший брат. Он вчера познакомился с мальчиком, который думает, что его игрушка оживает по ночам.

– Вот как?! – оживилась Фаина Григорьевна. – Елена, а вы, случайно, не знаете, где живет этот мальчик?

– Где-то за библиотекой, чуть выше улицы Пушкина. – Лена пожала плечами. – Точного адреса не знаю. Не скажу, что я сильно интересовалась.

– А точного и не нужно. Жан, вы понимаете, что это значит? – Фаина Григорьевна многозначительно изогнула бровь. – Моя гипотеза находит уже третье подтверждение.

Жан едва заметно поморщился:

– Родные Фаины Григорьевны тоже живут на улице Пушкина, но ниже тебя, около фонтана. И Фаина Григорьевна считает, что проблема тут именно в улице. И еще считает, что я… м-м-м… – Жан замялся, явно не зная, как продолжить.

– …эксперт, – пришла на выручку библиотекарь. – Ложная скромность не красит вас, Жан. После того, что довелось пережить вам и вашим друзьям, вы настоящий эксперт в области паранормального, как бы ни раздражало меня это словцо из бульварных газет. И что же, вы по-прежнему станете упорствовать, что улица здесь ни при чем?

– Да, многовато совпадений получается.

Глядя на них, Лена ощутила пропасть у себя под ногами. До сего дня, и даже до этой минуты, отрицание давалось ей сравнительно легко. Жизнь подростка полна странностей: одной больше, одной меньше – какая разница? Но сейчас перед ней сидели взрослые (пусть Жан лишь немного старше, но уникальный опыт делал его взрослее, чем он был на самом деле) растерянные люди. И что пугало Лену до дрожи в пальцах – они даже не представляли, как разобраться со сложившейся ситуацией.

– А вы пробовали как-то… я не знаю… – Лена попыталась отогнать гнетущее чувство, – образумить своих родственников?

Пронзительно мудрые глаза библиотекаря взглянули на нее поверх очков:

– Извините, что вопросом на вопрос, но а вы, Елена, пытались как-то образумить своих родителей?

– Нет, но ведь они же уже…

– …Большие, – мягко закончила Фаина Григорьевна. – Они уже большие. В их состоянии взывать к голосу рассудка бесполезно, а чтобы отобрать эти проклятые игрушки силой, надо быть больше и сильнее их. То есть побольше, чем мы с вами. Увы, в плане физического воздействия на взрослых мы, пожилые люди, так же ограниченны, как и вы, подростки. Я давно уже не могу поставить своих детей в угол или пожурить за плохое поведение.

От тихого спокойного голоса Фаины Григорьевны почва все быстрее уходила из-под Лениных ног. Если раньше она думала «Что я могу изменить?», то после этого разговора ее мысли трансформировались в панический вопль «Я ничего не могу изменить!». Это удручало. Это убивало всякую надежду на то, что все рассосется само собой.