Так было и тогда, когда мои одноклассники, не найдя подходящего помещения для проведения вечеринки к Восьмому марта, решили с разрешения моей мамы отметить это мероприятие у нас дома. Они сложились деньгами, накупили продуктов и собрались для подготовки и проведения праздничного застолья. Самая большая и почти пустая комната в нашей квартире вполне подходила для вечеринки с танцами.

Одноклассницы вместе с моей мамой и сестрой с утра суетились на кухне, готовили разные блюда и салаты, а ближе к вечеру стол был накрыт и ломился от обилия еды, печёного, фруктов, сладостей.

В общем, шумная молодёжь быстро перешла от праздничной трапезы к танцам, и мама, радостно глядя на повзрослевшего сына, танцующего с одноклассницей, ушла на кухню, чтобы не смущать нас.

Аси у нас не было с вечера: накануне вместе с бабушкой она уехала на выходные и праздники к родственникам в село. Но уже на второй день она заскучала и стала проситься домой. Бабушка, во всём и всегда уступавшая просьбам внучки-сироты, согласилась вернуться в город, хотя ей очень хотелось побыть с родными ещё день-два.

А у нас на весь подъезд гремела музыка, праздник в самом разгаре. Ася даже домой заходить не стала, сразу же помчалась к нам. Мы не виделись два дня, и если я отнёсся к нашей временной разлуке спокойно, то ей она, похоже, показалась вечностью. Девчонке, наверное, хотелось рассказать о своих впечатлениях, о встречах с родными, о самом разном, ведь она привыкла делиться со мной всем до мелочей, советоваться и обсуждать свои планы и детские дела. Так было и на сей раз, но мне, дураку, нужно было совсем другое. Она примчалась, чтобы показать медальончик, который подарила ей сестра бабушки. Узнать о том, как я жил тут без неё целых два дня.

Мы не запирались, входная дверь была открыта – тихо и незаметно войти в квартиру не составило бы труда любому гостю. Мама и сестра убирали на кухне, а вся наша компания разбилась на пары.

Я пригласил на медленный танец красивую высокую одноклассницу, шептал ей на ухо нежности и комплименты, мы смеялись и смотрели друг на друга с нескрываемой симпатией. Но я не сразу заметил Асю, которая застыла как вкопанная у двери. Могу себе представить, насколько горько и больно ей было на душе. Откуда ей, девочке-подростку, было знать, что ревность – она такая… жестокая. Когда же мой взгляд упал на хрупкую фигурку Аси, я обомлел. Она стояла бледная, растерянная, с уже готовыми пролиться из глаз слезами.

– Что такое, Аська? – подошёл к моей девочке, оставив свою партнёршу посреди комнаты, взял дрожащие руки Аси в свои и обеспокоенно спросил: – Почему ты плачешь?

Вероятно, последний вопрос окончательно вывел расстроенную Асю из равновесия, и она расплакалась, а потом вдруг вцепилась в девушку, с которой я только что танцевал.

– Уходи, зачем ты сюда пришла?! Уходи!.. Я тебя ненавижу! – кричала она громко и истерично, схватив испуганную соперницу за руку.

Одноклассница ничего не могла понять и только испуганно пряталась от нападок одиннадцатилетней Аси за моей спиной, а я, ошеломлённый происходящим, схватил соседку за руку и вывел из комнаты.

– Ты что, сдурела, Аська? Что тебе Диана плохого сделала? Ты ведь даже не знаешь её!

– Знаю, знаю! – продолжала рыдать Ася. – Я видела её у тебя на фотографиях! Пусть не трогает тебя, пусть вообще уходит отсюда!

Я и сам был ещё слишком молод, чтобы распознать в этом порыве обыкновенную ревность. Так ничего и не понял, а потом, обсуждая с матерью и Сабиной внезапную истерику Аси, мы всей семьёй пришли к выводу: это была своеобразная ревность сестры.