— Молись, чтобы поверил, — мрачно цедит Амиль, бесцеремонно взлохмачивая мне волосы, и прямо в одежде заталкивает под одеяло.

— Попалась, паршивка! Это что за отребье в моей с Игорем кровати?! Ты с ума сошла? — на ходу переобувается сестра. Да так входит в образ, что лицом краснеет даже распластавшийся на мне грубиян.

Или ему с перепугу под толстым одеялом вдруг жарко стало? Вот и глаза какие-то странные, зрачки нездорово расширились. И дышит тяжело: крылья носа резко сужаются, а выдыхает через рот. Прямо мне в губы!

Конфетами пахнет моими любимыми — «пьяная вишня». Никогда не могла перед ними устоять. И теперь срабатывает рефлекс — сглатываю, достаточно громко, чтобы на таком пустяковом расстоянии он услышал. Амиль как-то резко весь напрягается. Жутко неудобный и без того, между прочим!

Ярина кроет мою дурость, распинается, а я фоном её слышу. Смотрю перед собой широко открытыми глазами и отчего-то моргнуть боюсь. Настороженно изучаю по-армейски короткий ёжик тёмных волос, прямой нос, правильно очерченные черты молодого лица, жёсткую линию не слишком полных, но и не тонких губ — чуть припухших… И в следах бледно-розовой помады! 

Да чтоб их!  Ладно Ярина, юркая блоха, даже макияж перед зеркалом подправить успела, но я-то косметикой абсолютно не пользуюсь! И Игорю это прекрасно известно, едва ли пробивающиеся рога настолько отдавили человеку память. А стало быть, лететь нам в окно всем втроём.

Идиоты.

Я отвожу глаза, стараясь взять под контроль расшалившийся пульс, и решаюсь…

Губы Амиля мягкие. Кончики пальцев начинает покалывать, словно веду ими по горячему воску. От правого края к левому по верхней губе и в обратную сторону с нажимом по нижней. Там слой помады гуще, стирается труднее…

Сама не своя от неловкости вдавливаю палец сильнее, прохожусь по острым зубам, а этот псих неблагодарный, как втянет его в рот по самое основание! Как цапнет!

Совсем не игриво. Больно!

Нервы сдают. На эмоциях ахаю и только затем осознаю, как странно веду себя на фоне воплей сестры. Мне ведь сгорать от стыда положено, а не на Амиля пялиться в ступоре. Внезапный укус помогает перебороть оцепенение. По крайней мере, больше не таращусь на него как тот перепуганный кролик на удава.

Вы поглядите-ка, продуманный какой.

— Нет, ну ты полюбуйся! Хотя бы нас постеснялась. Ушла я, называется, к Варе на маникюр, а она и рада! — расходится Ярина пуще прежнего. Как-то чересчур зло даже для своей роли. Будто меня с мужем своим, а не левым каким-то парнем застала. — Ты почему не на парах, паршивка неблагодарная? Если меня ни в грош не ставишь, постыдилась бы Игоря. Он тебе, между прочим, учёбу оплачивает не затем, чтобы ты прогуливала лекции чёрти с кем в нашей постели!

А мне вдруг становится обидно.

Понимаю, что понарошку, а всё равно…

Столько желчи! И ведь не переигрывает.

Не многовато ли ярости?

Поёрзав без особого толка, вгоняю ногти Амилю в бок. Пряжка его ремня в живот так больно давит, что сил нет терпеть.

Он что-то тихо ворчит в мой адрес сквозь зубы, но сдерживается.

Ещё бы! Шкуру свою бережёт. Так только верхняя часть спины неприкрыта, а одеяло сползёт и кранты — он в джинсах, я полностью одета. Дураку станет ясно, что что-то здесь нечисто.

Молчим. Изображаем лютое смущение. Только одеяло конспирации ради повыше натягиваем.

— Ни стыда, ни совести! — продолжает причитать сестра, с таким пылом, что неясно, когда дышать успевает. Аж голова гудеть начинает. — Как? Вот как мне теперь в постель эту прикажешь ложиться?

Наивный рогоно… В смысле, Рогожин Игорь, тем временем проявляет чудеса выдержки и такта. Деликатно откашливается, отвлекая от нас внимание якобы разъярённой Ярины, а заодно прячет в кулаке усмешку.