Извиняло её только одно: девчонка из другого мира многого не знала и до конца не понимала, что из себя представляют накаи и другие презренные твари.

— Скорее… Скорей! — не переставал повторять Галеано.

Сейчас он даже жалел, что у него нет крыльев, как у накаи. Ощущение беспомощности злило, раздражало. Понадобится время, чтобы пробиться за завесу, но даже оказавшись в Срединных землях, может статься, что он её не найдёт.

Только в Йенском лесу король почувствовал, что снова может дышать. Близость завесы будоражила, разжигала в крови какой-то дикий азарт. Заставляла подстёгивать лошадь, снова и снова, выжимая последние силы из взмыленного животного.

Редфрит надеялся, что с каждым мгновением, с каждым новым ударом сердца он становится ближе и к Даниэле. Он вдруг поймал себя на мысли, что, повторяя её имя, вспоминает отнюдь не Фантальм. И думает не о своей жене, не за неё боится, а переживает за ту, что всё это время занимала её место.

Стоило густым кронам сомкнуться над отрядом, как чародейка извлекла из кармана брошку — по словам служанки, одно из любимых украшений иномирянки. То и дело поднося его к губам, Мильдгита бормотала одно ей известное заклятие. Прикрывала глаза, словно к чему-то прислушивалась; дышала полной грудью, будто надеялась её почувствовать.

Здесь, в сумраке деревьев, тусклый свет сплетался с размытыми тенями и, чем уже становилась дорога, тем медленнее им приходилось двигаться. Перейдя на шаг, всадники беспокойно озирались, опасаясь внезапного нападения. Диким было не привыкать выходить за завесу, и с такими врагами, как накаи, можно было в любой момент ожидать атаки.

Повернув коня, Редфрит поравнялся с Мильдгитой.

— Что-нибудь чувствуешь?

В который раз поднеся к губам брошь, чародейка на миг прикрыла глаза, а потом тихо произнесла:

— Она была здесь… А может, до сих пор здесь… Я вижу едва заметную нить, связывающую это украшение с телом Даниэлы. Возможно, если проникнем за завесу, мне удастся её засечь. Но пока… Нужно идти вперёд, мой король.

И они шли, готовые в любой момент схватиться за оружие, пока наконец не достигли преграды, за которой столько веков трусливо прятались накаи. Слова Мильдгиты обнадёживали, и внутри поселилась странная уверенность, что она действительно здесь. За чертой, которую ему обязательно нужно преодолеть, чтобы снова сделать своей.

«Наверное, даже лучше, что душа из другого мира заняла тело маркизы. Пусть в нём и остаётся. Такая жена меня устроит», — подумал король.

Вслух же, спешившись, распорядился:

— Начинайте!

И отошёл в сторону, позволяя магам вплотную подступиться к сотканной из древних чар преграде. Наблюдая за тем, как те вспарывают завесу заклинаниями, Редфрит Галеано шептал своё собственное заклятие:

— Я верну её. Верну любой ценой.

Минуту или две я топталась возле королевского тела, нервно кусая губы и напряжённо вслушиваясь в крики крылатых, заглушаемые тревожной мелодией рогов. С каждым мгновением она звучала всё громче, крепла, подстёгивая в душе волнение, вызывая дрожь во всём теле.

Смертные у завесы? Это он имел в виду Редфрита? Или, может, крестьяне из близлежащей деревни взбунтовались и явились с вилами наперевес требовать возмездия за своих загубленных дочерей? Лучше пусть они, чем он. Потому что, если это его величество собственной венценосной персоной пожаловал в Пограничье, значит, ищет свою королеву. Значит, феям пришлось сознаться. Значит, их, вероятнее всего, наказали.

Проклятье!

Бросив на Фантальм последний взгляд, я вышла из шалаша и увидела, как Дикие срываются с деревьев, отталкиваются от земли, стрелами взмывая в небо. Распахивают крылья, заслоняя собой солнце, и стремительно исчезают за изумрудными кронами.