Поэтому до поздней ночи мы листали учебник по теории магии, Пискун объяснял непонятные моменты, а я зубрила новые понятия. Вчитывалась, боясь пропустить хоть строчку, и пыталась поймать в теле те ощущения, про которые говорил тиин.

В один миг воцарилась тишина – я обнаружила, что Пискун вырубился прямо у меня на коленях. Уложив малыша в шкатулочку с мхом, я и сама почувствовала, как начинаю уплывать.  Едва голова коснулась подушки, я провалилась в сон – как в омут нырнула. И сон этот был странным... 

Я снова была Эллен. Может быть такое, что в мозге сохранились очаги с воспоминаниями магички? Как бы то ни было, но я, как и прошлой ночью, ощутила себя в ловушке. Ни проснуться, ни вырваться, оставалось только участвовать.

Передо мной разворачивалось здание Магической Академии – каменные арки, переходы, зависшие на головокружительной высоте, мраморные лестницы. Я взбегала по ступенькам, прижимая к груди книги. Воспоминания мелькали, как кадры из кинофильма, и вот я уже сижу в аудитории, слушая лекцию седобородого старца. Он чертит в воздухе странные знаки, и предметы с его стола взмывают в воздух. 

Потом меня забрасывает на мрачный подземный этаж, даже во сне холод пробирает до костей, а волоски на руках встают дыбом. Волшебные светильники тускло мерцают, под высокими потолками клубятся серые тени. Студиозусы толпятся вокруг гладкого каменного стола, где лежит тело мужчины, жёлтое, как воск. Преподаватель произносит какие-то слова, размахивая ланцетом, и я почему-то знаю, что зовут его нейт Рейдиль. Наш анатом. Закончив вступительную речь, он с горящими глазами делает первый надрез. 

“Где ваши перчатки? А как же трупный яд!” – хочется закричать, но рот будто скотчем заклеен.

Потом в моих сновидениях цветёт весна. Воспоминания появляются вразнобой, и эпизоды из детства смешиваются с эпизодами из юношества. Я вижу Пискуна и родителей Эллен, учусь магии под надзором строгой волшебницы с худым угловатым лицом, читаю ночами книги… Вижу, как родители опечалены тем, что мой дар совсем слабенький. Меня называют посредственностью.

Некоторые воспоминания вызывают настоящую боль. Хочется обнять себя и пожалеть. Или не себя, а эту девочку Эллен. Я запуталась. И я не могу вырваться до тех пор, пока сон не разжимает свои цепкие клешни.

***

– Что? Уже утро? – подскочив на кровати, я перевела дух. Ночью Пискун выбрался из своей коробочки и пригрелся у меня на кровати. И как только не раздавила?

– Чего орёшь? – синий комок зевнул и похлопал осоловелыми глазками. 

Я рассказала ему о странных сновидениях, которые являются вторую ночь подряд. Пискун внимательно выслушал, после чего вынес вердикт:

– Похоже, что воспоминания Эллен никуда не пропали и являются тебе во снах. Это ведь замечательно, ты можешь узнать о ней и её жизни из самого достоверного источника. Увидеть то, что никто, кроме неё, не видел.

Я не знала, радоваться этому или нет, потому что чувствовала себя абсолютно разбитой, будто не спала вовсе, а жила второй жизнью. Наскоро перекусив, я посадила Пискуна в карман и помчалась к литейщику, чтобы взглянуть на  заготовки для своих заказов. Хотелось как можно скорее взять в руки привычные и удобные инструменты – вот печёнкой чуяла, что скоро они ох как пригодятся!..

Никогда прежде я такого не видела. Нейт Луйс разложил передо мной восковые заготовки инструментов – бледно-розовые и полупрозрачные. Я осторожно, боясь повредить, покрутила их в руках и внимательно осмотрела. 

– Не бойтесь, они прочнее, чем кажутся на первый взгляд, – загадочно улыбнулся мастер.