Кролятник у старухи оказался тоже немаленький: клеток пятьдесят, не меньше. Располагались они двумя шеренгами друг напротив друга. С одной стороны кролики в клетках сидели по одному, а с другой в клетках обитало по пять – восемь зверьков.

- Этим, - она махнула на одиночек, - дашь травы не жалеючи. Ещё и сверху на клетки положи, пусть подсыхает. А этим кинешь то, что останется: всё равно со дня на день забивать.

Я ей кивнула, и мы с ней вернулись в огород. Минут пять она постояла у меня над душой, комментируя, что я делаю так, а что не так, наконец, удалилась в дом, «а то ей пекЁть». Солнце, действительно, поднялось выше и начинало ощутимо поджаривать.

Перчаток мне, как и инструмента, бабка не выделила. Пришлось дёргать сорняки голыми руками. Очень быстро на ладонях образовались ссадины, порезы и волдыри. Чтобы не упахаться сразу в соплю, я принялась перемежать деятельность: подёргала, отнесла траву кролям, чуток потопталась там в тенёчке у клеток и снова в огород.

Одиночки в клетках были медлительные, в то время как кролики «общажного» типа при даче им корма метались, как угорелые. Это натолкнуло меня на мысль, что неспроста такое разграничение. И, тщательно осмотрев одного из одиночек, я поняла, что не ошиблась: отдельно сидели глубоко сукрольные крольчихи, у которых вот-вот окрол начнётся.

Окрас у всех кроликов заметно отличался. Лишь двое были абсолютно идентичные: белые с чёрными пятнами. У них даже отметины на шкуре располагались одинаково. Только один кролик предназначался на убой, а вторая — крольчиха, в животе которой прощупывалось около восьми шевелящихся комочков.

«Поменяй их местами… - настойчиво зудело у меня в голове. – Поменяй их местами», - не иначе, как мои красно-синие черти под руку толкали.

И, в очередной раз подойдя к клеткам с травой, я сдалась: поменяла этих кроликов местами.

Словно почуяв, что в её хозяйстве совершилась диверсия, бабка нарисовалась и принялась таскаться за мной, недовольно бурча мне под руку: и траву-то я подёргала плохо, и кроликам задала мало, и вон, там под деревьями, яблоки нападали, перебери их. Хорошие сложи в корзину и отнеси на крыльцо, их продать можно, а плохие в кучу сгреби. Полить бы огородик ещё неплохо, чего таращишься, бери ведро и полей грядки из кадки. Потом из колодца кадку наполни, пусть вода греется.

В общем, с меня уже семь потов сошло, одежда пропиталась влагой насквозь, а старуха всё не унималась. Ярилась, доводя меня до белого каления. В моей голове уже других мыслей, кроме матерных, не осталось, и, будь я вправду того возраста, на который выглядела, десять раз бы уже надела противной старухе ведро на голову. Но нажитый жизненный опыт мне подсказывал, старуха не зря себя так вести начала: близилось время расплаты, а платить ей нам за работу не хотелось.

«Не заплатит…» - так и шелестело у меня в мозгу.

Наконец, Шарот закончил свою часть работы и позвал хозяйку принимать. Я вприпрыжку помчалась следом. От удивления у меня чуть челюсть на пол не грохнулась: орк успел фактически заново отстроить из имеющегося стройматериала сарайчик и курятник. Очень добротные и крепкие. Но бабка кривила моську, нарочито шипела и бурчала, охала, цокала, разве что на зуб их не пробовала, а с монетами расставаться не спешила. Орк нахмурился и громогласно кашлянул в кулак, торопя её с приёмом работы.

- Ну, ладно, чего уж там, сойдёт на первое время… Сынок потом из города приедет, переделает, - сдалась старуха. Подковыляла к крыльцу, достала из тех корзин, в которые я полусгнившие и червивые яблоки-падалицу насобирала, штук пять, и вернулась к нам. – Нате вам, что ли, за работу… Давай, деточка, подставляй подол, я тебе ссыплю, - и протянула их, а у самой от жадности руки задрожали.