Первый же способ – это очередной вызов традиции. Комплексный. Начиная с того, что цифры пришлось бы записывать по-арабски, так как сохранять буквенную запись с новым наполнением – лишь плодить путаницу. А это новая волна вопросов к нему, которых и так уже был вагон и маленькая тележка. Ибо такой способ записи применялся у латинян и магометан. А он, мерзавец, в который раз устои шатает.

Голова Андрея пухла.

День за днём. Из часа в час. Он понимал – времени мало, и нужно успеть, желательно ещё вчера. Ибо, как сложится следующий год, бог весть. Планы Царя в сочетании с волнениями в Москве выходили за рамки оригинальной истории. Так что надеяться на воспоминания он в таких делах не мог. И был вынужден спешить, готовя подушку благополучия для своего с Марфой сына. А то мало ли с ним что-то случится.

И чтобы не свихнуться от достаточно специфичной работы, Андрей пытался отвлечься на более привычные, понятные и приятные вещи. На вещи, которые он изучал в процессе подготовки к отправке в прошлое. В частности – на технологии…

– Здесь и сейчас я хочу, чтобы вы поклялись своими бессмертными душами молчать, – произнёс Андрей, глядя на кузнеца-Илью, его сына и двух доверенных учеников. – Сие есть тайна великая, мало кому доступная.

– Клянёмся, – хором произнесли они.

– Не так, – возразил Андрей и начал медленно и торжественно произносить придуманные им слова клятвы. Весьма и весьма страшной для местных жителей, так как её нарушение под пыткой ли или иначе влекло за собой проклятие души и вечное её страдание в аду.

Они повторяли.

Это пугало и завораживало. Ведь для парня эта клятва была не более чем высокопарной болтовнёй. Для них же всё выглядело куда серьёзнее. Для них всё, что они повторяли, было реально, материально и крайне важно. Но они говорили. Хотя с чем конкретно был связан этот металлургический секрет – не ведали.

Одной из главных технологических проблем кузнечного производства вотчины было сырьё. Потому что металл выплавляли в крицах – пористых кусках железа, крепко перемешанных со шлаком. И чтобы превратить их в сырьё, требовалось эти самые крицы перековывать и перековывать десятки раз, буквально выбивая из них вкрапления шлака, из-за чего даже килограмм сырья требовал очень многих человеко-часов тяжёлого труда и огромное количество угля.

Низкокачественный металл и отличался в первую очередь низкой степенью очистки от шлака. А как же вкрапления серы и фосфора? О! Это тоже беда и немалая. Но по сравнению со шлаком – сущая мелочь. Ибо и фосфористое железо можно было найти куда применить. А вот то, которое буквально рассыпалось у вас в руках из-за обилия шлаков и прочих неоднородностей, в дело не пустишь.

Андрей ранее покупал не крицу, а дешёвый лом вроде сломанных топоров. Их, как правило, изготавливали из грязного металла с приличным содержанием шлака, ставя кусочек хорошего только на лезвие. Вваривая его кузнечной сваркой. Но степень его очистки была очень неплоха по сравнению с крицей, поэтому оставалось не так много перековок, чтобы сделать этот металл пригодным для ламеллярных пластин. Однако это всё равно требовало времени.

Сейчас же, когда парень закупил именно крицу, вопрос о получении нормального кузнечного сырья встал в полный рост. И дальнейший «секос на раскривушке» стал совершенно не уместен. Скрипа много, а толку мало. Андрей решил внедрить одну старинную технологию, благо, что каких-то организационных нюансов она не требовала и выполнялась всё теми же людьми, что и поковка.

Речь идёт о классической купольной тигельной печи, которую изобрели в самом начале I тысячелетия нашей эры в Индии. Ну или несколько раньше, хоть и не сильно. Её держали в секрете долгое время. Так что к XVI веку она всё ещё оставалась уникальной технологией исламского мира, недоступной в Европе.