- Ааа, понятно. Рукава в халатик-то оденьте, да застегнитесь как положено. В десятую палату проходите вон там.

Никита кивнул и двинулся в нужном направлении, застегивая злосчастные пуговицы. Мятый стаканчик мешал и пришлось сунуть его в карман. Ткань халата, выданного на проходной, трещала на мужских широких плечах, но не перечить же медперсоналу. Потерпит. Дверь в палату была приоткрыта и Никита беспрепятственно вошёл внутрь, моментально замечая у одной стены кровать с какой-то незнакомой женщиной. Поздоровался и направился к кровати у окна, которую загораживали широкая спина врача и рыдающая едва ли не во весь голос Валентина Ивановна. Так и знал, что она не сдержится! Даром что успокоительные капли выпила.

- Ну, что же вы, успокойтесь. Сейчас вы должны быть сильной, я вам постоянно говорю об этом. - увещевал его тещу Сергей Николаевич суровым строгим тоном. - Вы делаете только хуже Полине и я вынужден буду вывести вас отсюда и больше не пускать.

- Да-да, я п.. понимаю, - всхлипнула женщина. - Полечка, доченька, миленькая моя... Не дожил отец до этого дня...

У Никиты разрывалось сердце, слыша её причитания и видя дрожащие руки, порхающие ласкающим жестом по телу, прикрытому простыней. Он завис позади в оцепенении и изучал тонкую бледную кисть с голубыми прожилками выступающих вен, показавшуюся сбоку.

- Никита Глебович, - обратился к нему доктор. - Ну хоть вы образумьте. Мы на такое не договаривались.

Сколько раз Никита также успокаивал ополоумевших от отчаяния и шока людей до приезда штатного психолога. В этом они были с врачами похожи: и те и те спасали людей, но бОльших циников, пожалуй, трудно было найти. Иначе никак, нельзя пропускать через себя столько чужой боли. Можно просто выгореть.

Но один черт когда дело касалось его самого и близких людей все установки забывались. Он мог бы поспорить, что мать, едва ли не потерявшая своего единственного ребенка и вновь его обретшая вольна делать все что ей угодно, чтобы не захлебнуться в своих переживаниях, чтобы выплеснуть всю свою надежду и всепоглощающую любовь. Но не стал усугублять ситуацию. Как тут успокоишь, когда у самого всё внутри дрожит и кажется, что сердце выпрыгнет из груди. Зря он выпил кофе, адреналина ему и в этот момент хватало с избытком.

У него самого глаза защипало от слёз, когда он, обняв за плечи Валентину Ивановну и помогая ей приподняться, встретился с чистым, голубым взглядом знакомых глаз. Как Никита ни готовился, но всё равно сдавило дыхание и стеснило болью грудь от радости. Он быстро сглотнул, пытаясь избавиться от плотного сухого комка в горле.

Ему казалось, что время замедлилось и даже воздух стал тягучим и тяжёлым. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Никита с жадностью кладоискателя пытался найти в глазах напротив свою любимую Полину, образ которой он хранил в своей памяти. Конечно, он пересматривал иногда её фотографии, но ведь человек это не только набор внешних признаков в виде курносого носа, высоких скул или пухлых губ. Это совокупность жестов, мимики, голоса, поворота головы, улыбки и много чего другого, вроде неуловимого, но важного и узнаваемого.

Ничего.

Ничего знакомого он не находил в этой чуждой измождённой тяжёлой болезнью девушке. Только бездонные глаза и растерянный взгляд потерявшегося в пространстве котенка.

- Она не помнит меня, Никита, не помнит... - громко всхлипнула у него на груди теща и это выдернуло его из заторможенного состояния. Только теперь он понял, почему взгляд Полины показался ему холодным и отчужденным: в нём не было узнавания. И любви тоже не было.