Но вернемся из Харбина в Синьцзян, отгороженный пустыней от остальной территории Китая.

В 1931 году, когда Вера Константиновна и Григорий Михайлович строили планы на счастливую жизнь в Харбине, восстали дунгане – мусульмане Синьцзяна, и теперь жизнь каждого из мирных жителей этих мест висела на волоске. Восстание началось в Хами и перекинулось на юг до Кашгара и на северо-запад до Кульджи. Общая численность конных дунганских повстанцев составила около десяти тысяч человек. Они были вооружены тесаками, а не саблями, как принято в кавалерии, и сопровождали свое наступление страшным кровопролитием и резней «неверных».

«Неверными», или «нечистыми», дунгане считали как китайцев, так и русских – всех, кто ел свинину. Убийство «неверных», как исполнение священного завета, не считалось у них грехом. Издеваясь над попавшими в плен, дунгане сдирали с живых людей кожу, вытягивали внутренности, развешивали их по кустарникам и заборам для устрашения врагов.

Китай помнил подобное в 1862–1869 годах: тогда дунгане тоже вырезали «неверных», не щадя ни женщин, ни детей, поднимая на копья даже грудных младенцев. Погибли по разным оценкам от десяти до пятнадцати миллионов человек. Нынешнее восстание также грозило стать катастрофой для Синьцзяна.

Вот тогда-то и пригодились здесь белые, которые были храбрыми, умелыми воинами. В отличие от белых офицеров, в большинстве своем людей чести, китайские офицеры часто оказывались нечисты на руку, любили торговать и даже во время военных действий искали для себя источники выгоды. Солдаты-китайцы – бывшие мирные земледельцы – были плохо организованы, не имели ни выучки, ни хорошего оружия.

В китайской армии обычным делом считалось наказание палками для всех чинов, а пайки были настолько маленькими, что голодали и солдаты, и офицеры. В таких условиях процветало дезертирство, и даже ворота китайских воинских частей закрывались на ночь не из опасения противника, а дабы часовые не разбежались по домам.

Генерал-губернатор Синьцзяна Шэн Шицай, именуемый королем Синьцзяна, объявил себя другом советской власти и поборником марксизма, вступил в ВКП(б) и управлял округом вполне в русле традиций советских чекистов: в годы его правления самым любимым инвентарем местных судей и начальников полиции были плетки для битья по щекам, палки для битья по бедрам, колотушки для битья по щиколоткам, колодки для зажима ног, станки для зажатия голеней и инструменты для прибивания за ухо к стене.

Начальник одного из уездов Синьцзяна даже аккуратно развесил все эти орудия на стене под портретами Шэн Шицая и Сталина, прокомментировав свою наглядную агитацию: «С этим народом без палки никак нельзя».

В итоге в Синьцзяне говорили, что пятьдесят русских казаков, бывших защитников царя и Отечества, воюют лучше, чем пятьсот китайских солдат. Хорошо знали об этом хунхузы – китайские разбойники, которые, завидев папахи казаков, дружно разбегались с истошным криком: «Ламоза!»