– Да, привез! – с вызовом сказал мужик. – Потому что надо уже что-то делать! Говорю, деревня по утрам просыпаться боится… А Креслав знай твердит: да ничего у нас особенного не деется, просто девка от маеты сердечной сохнет, а яблони садовое гадовье пожрало…
– От маеты сердечной? – с подозрением повторил нойда. – Сердце у нее слабое, то ли?
– Нет, жених ее бросил. Вот она и начала чахнуть без него, бедняжка…
«На что мы там спорили? – раздался ехидный голос Вархо. – Готовь кровушку!»
Видно, на лице нойды отразилось все, что он об этом подумал, поскольку мужик поспешно добавил:
– Ты не сомневайся, колдун. Знать, решил, мы тебя попусту тревожим… Но нет, там не просто девичья блажь. Слыхал ли, чтобы от живого человека могилой пахло? Или чтобы по весне весь яблоневый цвет в саду почернел и увял?
«Блин горелый, – разочарованно протянул Вархо, – все-таки порча. Эх, братец, ты выиграл. Но я забыл сделать ставку, так что без заклада…»
– У вас всегда что ни болезнь, так порча. Ладно, – проворчал нойда. – Лечить – благое дело. Добро хоть, приворот сотворить не понуждаете. Ждите, завтра утром приду к вам…
Глава 8. Испорченный дом
– Правильно сделали, что позвали, – пробормотал нойда, оглядывая хозяйство кузнеца. – Самое время…
«Да кабы не поздно», – с некоторым изумлением отозвался равк из колотушки.
Усадьба кузнеца Креслава располагалась на отшибе. Место приятное, удобное: и река рядом, и лес, и деревня не сказать чтобы далеко. Перед просторным, крепким домом с многочисленными пристройками – большой яблоневый сад. Живи да радуйся. Но это только издалека…
Уже на подходе пахнуло густым запахом разрытой земли. Несло сырым, холодным, подтопленным погребом, где густо расползлась плесень. Над крышей дома будто вилась едва заметная серая дымка.
Когда нойда подошел к воротам, знаки тления стали зримыми. Гниль ползла по створкам, подтачивая и кроша серое дерево. Голые ветви яблонь, видневшихся за оградой, были укутаны белыми клочьями паутины.
Нойда даже на миг усомнился, туда ли пришел. Место казалось заброшенным годы назад…
Он принюхался и уловил слабый запах окалины, едва пробивавшийся сквозь земляной дух.
– Да, кузнец тут, похоже, живет, – пробормотал саами. – По крайней мере, жил… Значит, говорил, ничего особенного не происходит… Сам со всем справится…
«Живет, живет, – подтвердил Вархо. – Вон он, за калиткой с женой препирается. Пускать тебя не хочет…»
И в самом деле, за калиткой слышалась возня. Кто-то шепотом бранился. Затем калитка приоткрылась. Наружу выдвинулся недовольный, мрачный мужчина. Из-за его спины выглядывала взволнованная Елица.
Креслав раньше, по всему видать, был статен и могуч. Теперь же на нем будто отражались следы того разложения, которое затронуло все его хозяйство. Поредевшие волосы, раздувшееся пузо; лицо отекшее, под глазами мешки, как у горького пьяницы, – однако брагой не пахнет… Взгляд мутный, уставший… и злой.
Елица суетилась рядом, угодливо улыбаясь мужу, кланяясь нойде. Явно боясь, что кузнец встанет в дверях и не пустит лопаря во двор.
– Здравствуй, хозяин, – склонил голову нойда.
– Милости просим, – буркнул кузнец, – мимо нашего двора щей хлебать…
Он просверлил нойду неприязненным взглядом и чуть подвинулся, пропуская нежеланного гостя во двор.
– Толку с вас, бродячих шептунов… Только ради жены впускаю тебя. Третий день зудит, как муха, аж голова разболелась…
– Сюда, сюда, почтенный ведун, – затараторила кузнечиха, показывая нойде дорогу, пока муж не передумал. – Вот тут светелка девичья…
Внутри избы еще сильнее несло тленом, холодом, волглостью. Казалось, печь не топили несколько лет, и дом вовсе не жилой. Но нет – в избе было чисто, прибрано… И все же будто подернуто серой тенью. Нойде пришлось напомнить себе, что снаружи теплое лето, а не поздняя осень.