Я долго лечился от депрессии. Я хочу рассказать, как это было. Я и сам не знаю, как получилось, что я упал так глубоко, не знаю, как выбирался и снова и снова падал. Я ощущал присутствие душащей лианы и всеми силами пытался восстановить отсутствующее. Мало-помалу я интуитивно вновь научился ходить и говорить. У меня было много нестрашных откатов, потом два серьезных срыва, затем перерыв, затем третий срыв, затем еще несколько откатов. После этого я делал все, что необходимо, чтобы избежать дальнейшего беспокойства. Каждое утро и каждый вечер я смотрел на пригоршню таблеток: розовые, белые, красные, бирюзовые[30]. Иной раз мне казалось, что это какие-то письмена, в которых зашифровано мое будущее благополучие, то, что я должен делать, чтобы жить дальше. Иной раз мне казалось, что дважды в день я принимаю свои собственные похороны, потому что без этих таблеток я уже давно бы умер. Я посещал психотерапевта раз в неделю. Иногда наши сеансы наводили скуку, иногда они были мне интересны сами по себе, а иногда я испытывал прозрение. В частности, этот человек говорил, что я уже восстановил себя настолько, чтобы проглотить свои похороны, а не участвовать в них. Мы много говорили: я верю в силу слов, в то, что они могут пересилить страхи, особенно когда ужас перед страданием пересиливает надежду на счастливую жизнь. Я повернулся к любви и внимательно всмотрелся в нее. Любовь – это еще один путь вперед. Одно должно дополнять другое: без любви таблетки мало что могут, любовь – это нож, просунутый под путы и способный перерезать их. Если и того и другого достаточно, вам повезет, и вы освободите дерево от лианы.

Я люблю наше время. Если бы было можно путешествовать во времени, я хотел бы побывать в библейском Египте, в Италии эпохи Ренессанса, в елизаветинской Англии, увидеть величие инков, познакомиться с жителями Великого Зимбабве, посмотреть, на что была похожа Америка, когда ее населяли туземцы. Но я не хотел бы жить ни в каком другом времени. Мне нравится современный комфорт. Я люблю сложность нашей философии. Мне нравится ощущать те огромные перемены, которые принесло новое тысячелетие, понимать, что теперь мы знаем гораздо больше, чем люди прежних эпох. Мне импонирует высокая общественная толерантность, свойственная странам, в которых я жил. Я счастлив путешествовать по миру. Чудесно, что люди стали жить дольше, что время теперь гораздо в большей степени на нашей стороне, чем тысячу лет назад.

В то же время на психическом уровне мы переживаем небывалый кризис. Мы в пугающих количествах потребляем то, что дают земля, море и небо. Дождевые леса гибнут, океан засорен промышленными отходами, озоновый слой нарушен. Мир населяет гораздо больше людей, чем прежде, и с каждым годом нас становится все больше и больше. Мы создаем проблемы, которые повлияют на все будущие поколения. Человек изменял землю с того самого момента, когда сделал первую каменную мотыгу, и еще сильнее с тех пор, как первый анатолийский крестьянин бросил в землю первое зерно. Однако сегодня процесс этих изменений определенно вышел из-под контроля. Я отнюдь не поборник алармистских теорий. Я вовсе не считаю, что мы уже стоим на пороге апокалипсиса. Но я уверен, что нужно предпринять шаги для изменения нашего курса, если мы не намерены двигаться прямиком к гибели.

То, что мы отыскиваем новые решения этих проблем, свидетельствует об устойчивости человечества. Мир меняется, меняется и род человеческий. Рак кожи встречается теперь гораздо чаще, потому что атмосфера гораздо меньше, чем раньше, защищает нас от солнечного излучения