Последние слова Соловьев произносил уже без Ростислава Борисовича.

Ростислав Борисович, не проронив больше ни звука, вышел из холла. Никто и не заметил этого, так были все увлечены соловьевским монологом.

Зажгли свет.

Тут и Маргарита Макаровна проснулась.

– Я как выпью шампанское, сразу же засыпаю. – На губах у нее созревала улыбка: – Сад приснился… Африка, что ль?… Цитрусовый весь…

Елена Григорьевна, которая налоговый инспектор, проходя мимо Соловьева, проронила:

– Зря вы это. Лучше бы так он и жил со своей тайной.

– А где мой муж? Опять пропал? – Маргарита Макаровна захлопнула ладонью нежданный зевок. – А по ящику что?

Ростислава Борисовича тем временем уже искали по этажам. Нигде не было.

Маргарита Макаровна грузно отбортовалась от кресла и медленно перетекла к телевизору.

Вспыхнул экран. Подавали очередную порцию юмористов.

Жуть, а не погода. Особенно ветер.

От автобусной остановки до библиотеки было метров двести, зонтик бы все равно поломало. Рудаков натянул капюшон, прижал подбородок к груди. Вместо обещанного дождя бил в лицо снег – острый, как пыль стекловаты. На витрине магазина летней одежды с трудом сдерживали злорадство два манекена – там был у них рай.

Его заметили прежде, чем он перешел улицу. Магда Васильевна, встречая, предупредительно держала открытую дверь – она вышла без пальто, только в шерстяном платке, накинутом на красное платье. Рудаков ускорил шаг, потом и вовсе побежал.

– Мы уже думали, не придете.

Входя, царапнул ее не по-доброму взглядом. Впрочем, быть неприветливым он не хотел.

– Неужели кто-то пришел? – прохрипел Рудаков.

– А как же!

И верно, в конференц-зале сидели какие-то личности, об их числе, находясь в вестибюле, Рудаков мог только догадываться. Он снимал куртку – так сказать, вешался. По всему судя, ему еще предстояло иметь дело с телевизионщиками.

Их наличие Рудакова искренне удивило. Камеру установили здесь же, при входе. Местный канал, обзор культурной жизни по понедельникам.

– Это недолго, – сказала Магда Васильевна, не прочтя восторга на лице Рудакова.

– Я не смотрю телевизор, – сказал Рудаков тем двоим.

– Мы тоже, – ответил один, затевая возню с микрофоном.

Он же был за оператора, другой – вопрошатель (в кадре не предусмотренный, он стоял слева от камеры).

Первый сказал: «Снимаем». Второй спросил:

– Скажите, что вас побудило написать эту книгу?

– Что меня побудило? – повторил вопрос Рудаков, откашлявшись. – То и побудило, что написал. – Он еще произнес несколько фраз в том же духе.

Интервьюер помахал кистью руки у себя перед носом, призывая Рудакова смотреть на него, а не в потолок. Каждую фразу Рудакова он сопровождал одобрительным кивком – наверное, этому учат в их институтах.

– Объясните, пожалуйста, название вашей книги.

– То есть вы ее не читали, – сказал Рудаков, прищурясь.

– При чем здесь «полтора»?

– Не читали, – повторил Рудаков.

– Честно говоря, еще нет. Прочту обязательно.

– Для любого, кто читал мою книгу, название, полагаю, понятно. Но если угодно, я объясню.

Он объяснил.

– Как вы относитесь к современной литературе?

Рудаков глубоко вздохнул. Помолчал. Поморщился. Стал нехотя объяснять, как он относится к современной литературе. Собственно, никак. То есть как-то так никак, собственно. То есть как-то. Как-то так.

– Большое спасибо.

Магда Васильевна, деликатно исчезнувшая на время съемки, вновь появилась в вестибюле. Провожая Рудакова в конференц-зал, поинтересовалась: «Не любите?» Рудаков посмотрел вопросительно. Магда Васильевна уточнила вопрос: «Ну, давать интервью…» Рудаков промолчал, отвечая мысленно. «Плохо спали, наверное», – донимала догадками. Вместе вошли.