«Высоко поднятая голова и твердый шаг с отмахом руки до отказа» – «по этому виду узнавал Волынцев Царь, узнавали их и другие части»^>232… «Твердый, как на параде, шаг, идеальное равнение, особый отмах руки, по которому Государь узнавал наших солдат даже тогда, когда они, будучи переведены в другие полки, носили уже иную форму. Тонкие черточки штыков, строго выравненных по рядам в горизонтальной и вертикальной плоскости, совершенно неподвижны»^>233…

Не зря те командиры существовавших до 1910 г. Варшавских крепостных пехотных полков, которые хотели добиться у себя образцовой строевой выучки, подражали не вообще 3-й гвардейской пехотной дивизии, а именно лейб-гвардии Волынскому полку^>234!

Столь идеальной строевой выучки добивались «заветной волынской муштрой», «знаменитой волынской муштрой» – не только предусматривавшей (как уже отмечалось) и неуставные приемы воздействия на солдата, но и более жесткой, чем в других частях 3-й гвардейской дивизии^>235.

Офицеры полка традиционно «работали не за страх, а за совесть, работали так, что соседи по дивизии иронически называли» их «землеедами»^>236.

Впрочем, кроме «заветной муштры» и офицерского рвения, явно помогала и еще одна особенность Волынского полка – такая (по оценке не являвшегося его коренным офицером генерал-лейтенанта А.В. Геруа) «духовная близость между офицером и солдатом, о которой можно только мечтать». Благодаря ей ««муштра» уживалась в полку рядом с прочною «духовной спайкой». «Полк-тип был в этом отношении единственным во всей армии»^>237.

Видимо, благодаря этому от «полка излучалась какая-то радостная, бодрая сила», полк имел «веселый вид»^>238. «Известна жизнерадостность части и ее бодрость»^>239…

Спайке между офицером и солдатом способствовал соблюдавшийся большинством офицеров-волынцев обычай жить в помещении своей роты, в комнате рядом с фельдфебельской, – «обычай, берущий свое начало еще из времен польского восстания 1830 года» (когда офицеры полка, застигнутые восстанием врасплох, вышли из Варшавы в поход, «имея в кармане только носовые платки»)^>240.

Главные особенности лейб-гвардии Волынского полка предельно точно переданы в строках, что написал служивший в нем в 1892–1897 гг. генерал-майор В.А. Артамонов:

О братских отношениях между лейб-гвардии Волынским полком и его предком – лейб-гвардии Финляндским – уже говорилось в разделе 1 этой главы. Герой Лейпцигского сражения 1813 года финляндец гренадер Леонтий Коренной считался своим полковым героем и у финляндцев, и у волынцев^>242. В 1908 г. братство двух полков было подчеркнуто и выбором их офицерами одинакового рисунка вновь вводимого во 2-й и 3-й гвардейских пехотных дивизиях шитья на воротниках и рукавных клапанах офицерских мундиров (только у финляндцев это шитье было золотым, а у волынцев – серебряным).

В память о том, что полк создавался как часть легкой пехоты, на парадах волынцы проходили «егерским шагом»^>243, а в их ротах и в оркестре не было ни ударных, ни деревянных духовых инструментов (необходимых когда-то лишь тяжелой пехоте).

Нижних чинов в лейб-гвардии Волынский полк подбирали из людей «легкого телосложения», с любым цветом волос^>244.

При мобилизации, к 18 (31) июля 1914 г. полк был пополнен (с 1500 до 4000 нижних чинов) запасными-варшавянами – поляками и евреями, по большей части малого роста, – «что совершенно изменило внешний вид» части и нанесло «громадный ущерб сплоченности и общему виду полка»