Ульяшов сделал ещё один короткий шаг к столу, прижав руки к груди, покаялся.

– Виноват, товарищ генерал, я не хотел. Честное слово. Юрий Михайлович, так получилось.

Генерал во все глаза смотрел на своего заместителя. Так же нельзя, говорил его взгляд. Неужели заместитель не понимает, он же в отпуск уходит, он же почти уже же… Как холодный душ человеку со сна. Ещё и не проснулся, а на тебя тонна ледяной воды…

– Как… мы победим? Кого победим? Новая вводная? Нам кто-то угрожает? – генерал резко наклонился над столом, буравил глазами заместителя. – Когда? Где? Кто?.. Где приказ? Почему не доложили? Где начштаба? Почему я не знаю?

– Виноват, товарищ генерал, я не хотел, – вытирая выступивший пот со лба, пожаловался заместитель. – Так получилось. Я слово офицера дал, понимаете… Случайно. Без приказа, что мы ансамбль этого… то есть песни и пляски… сами… создадим и… Виноват!

Командир вновь растерянно склонился над столом.

– Мы, ракетно-артиллерийский гвардейский полк особого назн… ансамбль?! Не понял! Это шутка, полковник? Ты издеваешься?

Ульяшов терялся, да и воротник рубашки противно взмок.

– Никак нет, наоборот, – мямлил он. Ища подсказку, по-школярски, закатывал к потолку глаза, переступал с ноги на ногу, категорически жалел о вчерашнем споре. – Мы… Что мы… за месяц его подготовим и… победим.

Генерал выслушал, сглотнул ком в горле, иронично опустив уголки губ, осмыслил озвученную заместителем проблему, неожиданно обрадовано воскликнул.

– Так у нас же его, слава Богу, нет, Лев Маркович! Ха-ха… Ну, насмешил! Что ты мне лапшу на уши вешаешь? Не первое апреля.

Скинул груз.

Ульяшов, ёжась от вспотевшего воротника рубашки, тупо переспросил.

– Кого?

– Этого… – генерал так же светло и радостно пояснил заместителю. – Твоего ансамбля, ну!

– Так в том-то и дело, товарищ генерал, – с кислой миной, как ребёнку, пояснил Ульяшов. – Что его нет, а я сказал, что и создадим, и победим… через месяц… И слово офицера… дал. Вот. Назад дороги нет. Осталос двадцать девять дней… вернее суток.

Услышав, генерал вновь сгорбился, смотрел на заместителя с недоверием, нет, с опаской, как на умалишённого. Он так и спросил.

– Мы? Ансамбль! Песни и пляски?! Мы ж арт… Нас в войсках засмеют… Вся Армия смеяться будет. Лев Маркович, товарищ заместитель по воспитательной работе, полковник, твою в коромысло, ты в своём уме?

Ульяшов признался.

– Сейчас в полном это… в своём… Виноват. А вчера… Вчера с языка сорвалось. Не повторится!

Обхватив голову руками, Золотарёв сокрушённо крутил ею.

– Это форс-мажор. Это форс-мажор, Ульяшов. Ты с ума сошёл, – генерал былинкой качался на стуле. – Ну, заместитель, ну, помощничек. Подставил ты меня! Нас всех подставил. – Генерал даже руками в сердцах всплеснул. – Я как чувствовал! Не дадут человеку в лампасах походить. Хорошо сфотографироваться на удостоверение успел.

Лицо заместителя кривилось судорогами.

– Да не улыбайся ты! Прекрати! – генерал стукнул кулаком по столу. – Издевается ещё он. Я не шучу. Только уж думал успокоилось в полку с генералами и поездками в этот, ваш Стокгольм, с воспитанниками оркестра, теперь ты тут, понимаешь, со своими «мама не горюй» – танцами-шманцами. Что за ерунда? Что за идиотизм! Зачем нам всё это? Зачем? За-аче-ем, я тебя спрашиваю?

Молчать было невозможно. Нужно было как-то выкручиваться. Генерал не просто спрашивал, генерал требовал.

– Понимаете, товарищ генерал, в первую очередь это мероприятие скажется на безусловном повышении воинской дисциплины в полку, я так думаю, – голосом лейтенанта сдающего первый зачёт, поведал Ульяшов. – Это немаловажно… Я даже уверен. А воинская дисциплина – залог боевых успехов, сами знаете. Это раз.