«Реки Иордан неглубоки…»
Реки Иордан неглубоки
Тяжёлые полосы вод,
Всклокоченные пророки
Впотьмах проклинали народ…
Фигура по водам ходила,
Ступнями приклеенная.
Вот, как это в древности было…
Фигуры светились края.
– Учитель! – Учитель! – Учитель! —
Кричали ученики.
И к ним обернулся Спаситель
На самой средине реки…
«Вонючим праздником несёт…»
Ф.
Вонючим праздником несёт,
Игрушек чепухой,
Пирог распотрошённый ждёт.
Портвейн стоит густой…
А вот и тёмный виноград!
А вот и крем-брюле!
Я – молодой аристократ,
Ты – Золушка в золе…
Однако в полночь перейдёт
К тебе моя судьба,
Контесса юная ведёт
На поводке раба.
Черты ужасные зимы
Видны в моём окне.
От Питер Брейгеля чумы
Как убежать бы мне!
О Питер Старший, погоди,
Вот я тебя сотру!
Контессу взяв за две груди
Неистово ору…
Туристы
Немного спермы на постели
В сезон туристский – Новый год
Нет, не в вульгарном Коктебеле,
Но в Лондоне, коль повезёт!
Но в Гамбурге! А то в Берлине!
Он, волосатый, словно жук,
Она, трясясь на армянине…
И он, вдруг выскочил из, вдруг!
Стирайте простыни, германцы!..
Здесь девка русская была,
И с армянином танцы-шманцы…
Она, святая, провела
И армянина… довела…
Туристы, харакири дети,
Икрой из самолётных брюх
Вываливаются на рассвете,
Их алкоголь внутри протух…
И я, который музыкален,
Членистоног и многоног,
Заглядываю в сотни спален,
Неспящий Бог, конечно, Бог…
«Архитектура умирает…»
Архитектура умирает,
Лишь храмы Господу стоят.
Христианин порочный знает,
Что в храме всё ему простят.
Он жёлтую закупит свечку,
Зажжёт, поставит и замрёт.
Господь ему простит овечку
И ту сиротку не зачтёт,
Которую он испохабил,
Когда он в армии служил.
Господь с креста ему простил
И хватку за кадык ослабил.
«Уютные московские квартиры…»
Уютные московские квартиры,
Где старый хлам, где у диванов дыры,
Где книги жёлтые в слоях столетней пыли,
Где вы рожали, спали и любили…
Храня своё старинное добро,
И из подушек падало перо,
И крошки булок падали под ноги,
И были вечера ваши убоги…
Вид из окна
Идёт пацан, везя ногами
Огромный город, тучи, мрак.
Асфальт провис под башмаками,
А в голове – ареопаг.
Сверлящих мыслей панегирик,
Печальных знаний колесо,
И смерть с блестящею косой
В пейзажах раненых Де Кирик…
Идёт пацан, согбенный хлопчик,
Сутулый хлипкий дилетант,
Не раз свалившийся на копчик
Не путать с гением… талант…
В церкви утром
Архиепископ, наслаждаясь,
Читает текст, совсем седой.
Архимандрит стоит, касаясь
Почти что потолка главой.
Таскают два семинариста
Свечей почтенные тела.
Тепло, светло и очень чисто…
Толпа смутилась и вошла…
В фуфайке нищенка слепая,
Согбенная, костыль в руке,
Прошла, как будто запятая,
И тихо стала в уголке…
Так это что? Предбанник бани?
Что это всё? Чистилище?
Где собрались в такие рани
Среди иконок и мощей,
Не выспавшись и всласть зевая…
Нагружены своей бедой
Стоят, крестясь и воздыхая,
А воздух всё ещё ночной…
Но церковь Божия, с оградой
И с воронами над тобой —
Как будто капля винограда
Вас отражает, Боже мой!..
Фараон из саркофага
Большой и старый работяга,
Одетый в куртку, сапоги
И каску красную, бедняга…
Рассвета нет ещё, ни зги.
Как фараон из саркофага,
Походкой каменной ноги,
В моём дворе внизу шагает.
Навстречу – персонаж второй,
Но он с лопатою играет,
А первый пришагал пустой…
Приземистые и седые,
Так старые, как башмаки,
Вот работяги вековые,
Экс-пролетарии простые,
Пришли чинить нам утюги?
Не электричество погасло,
Но больше не течёт к нам газ!
И потому сквозь грязи масло
Они бредут в который раз,
Чтоб раскопать трубу в асфальте
И над зловонной загрустить,
Затем согнуться, и пенальти,
В трубу зловонную забить…
«С телом школьницы послушной…»