Пирог слоёный жёлтых берегов
Как будто бы гиганты Атлантиды
В изгнании здесь жили без богов
Я, узами скреплённый Гименея,
Здесь с жёнами «одна» и «два» гостил
Страстями молодыми пламенея
Их на гранитах и базальтах пил…
Их рук остались, видишь, отпечатки,
И сохранили горные орлы
Соития на зорких глаз сетчатке
Поскольку наблюдали со скалы…
Коктебель: воспоминание
И лета мирный запах щей
(Иль это суп из овощей?)
Разрушенная колоннада…
Мне ничего в Крыму не надо
Помимо брошенных вещей…
Здесь камень горный лёг столбом,
Здесь черноморское ущелье
А тут из скал курится зелье
У дамы-ведьмы в голубом…
Ей-богу, я простой пацан
С интересующимся взглядом.
Хожу с большой водою рядом
И головы несу кочан…
А лета мирный запах щей
(Иль это суп из овощей?)
Из хаты «тiточки» Маруси
Той, у которой ходят гуси
И по двору, и вне дверей
Большого, важного сарая…
О, господи, не надо Рая,
Ты помести меня у скал
Чтобы поселок Коктебеля
Собою море прикрывая
А псы искали бы трюфеля..!
«Косое солнце выходило…»
Косое солнце выходило
Стояло, ослепляя дом,
Пейзаж неистово коптило,
Попутно зажигая хром,
И никели автомобилей,
Взрывая до десятка раз
Железные бока рептилий.
Прохожему сжигая глаз…
Антропологов
Антропологов с немецкими фамилиями
Продвигавшихся по Нигеру с флотилиями
Археологов – учёных из Германии,
Заболевших пирамидоманией.
Белокурых бестий с сломанными шляпами,
Окружённых неграми с арапами,
Улыбающихся, стоя с карабинами,
С тушами слоновьими и львиными,
Я любил при тусклой лампочке разглядывать,
Я вгрызался в мясо книг, способных радовать
И мне нравились шикарные истории
Европейцев, основавших лепрозории
Вдохновляли меня дамы тонконогие
Белые чулки их, юбки строгие
Лица, осенённые панамами
Я мечтал дружить с такими дамами…
Ф
Живу, чудак, «memento mori»
Влияет только в смысле том,
Что рву я мартовским котом
Тебя на части категорий
Живу, чудак, вожу губой
По твоим прелестям, подруга,
Себя в тебя вбиваю туго
В твоей промежности шальной.
Там, с бледно-розовой подкладкой
Я до утра играю сладко
Как будто егерь молодой…
Либо охотник, конюх смутный
Сплелся с девицею распутной
Одной распутною весной
И стон стоит и «Боже мой!»
До дрожи зелены в окне
Туберкулёзные растенья
А ты скажи спасибо мне,
За тот экстаз столпотворенья,
В который я тебя вовлёк
Терзая твой разрез, зверёк!
Небытие
С небытием встречаться рано,
Пожалуй, мне ещё успеть
Придётся деду-хулигану
Немало девок претерпеть
Небытие, качая шеей
Пусть ждёт меня чудовищем
И наблюдает свирепея
Как я у девок мякоть ем
Как глупые и молодые
Лежат и стонут и мычат
Как сиськи их нестроевые
И животы у них торчат…
– Слезай, проклятый, с этой внучки!
Хрипит ко мне небытие.
– Не отрывай меня от случки!
Приди позднее – еее!
И, фыркая и рассердившись,
Стоит поодаль в темноте
Пока я с внучкой вместе слившись,
Её качаю на хвосте…
Сметана нынче уж не та
Сметана нынче уж не та,
Нет густоты в сметане
Как будто молоко дают
Коровы-пуритане
Редиска нынче уж не та
Упругости в редиске
Не нахожу я ни черта.
Как грудки гимназистки,
Редиски были при царе,
При Сталине все были
А в современности поре
Смягчали и оплыли…
На хлеб противно мне смотреть,
После войны – был сладкий
Тяжёлый, сытный, молодой.
Не то что нынешний – пустой
И словно вата – гадкий.
В еврейском квартале, 1984
Цирюльник кофе пьёт густой,
Парикмахером воображая,
А музыкант идёт с трубой
Домой, ругаясь и хромая.
Вот лавочку закрыл еврей
К метро «Сент-Поль» бредёт усталый
И давит девочка угрей
Покрыта шалью обветшалой
На подоконнике стоят
Бутылка, с кружкою молочной
Угри меж пальцами скользят
Внимая музыке восточной
Рю дэз Экуф в рю дэ Розьер
Вливается как бы копытом