Женщина беспокойно пошевелилась.

– Как будто внешний вид влияет на вкус, – насмешливо заметила она, но все же устремила взгляд на корзинку. – Ну, что там такое?

– Угадайте! Чего бы вы хотели? – Поллианна с сияющим лицом подскочила к своей корзинке.

Больная нахмурилась.

– О чем ни подумаю, ничего мне не хочется, – вздохнула она. – В конце концов, все это одинаково на вкус.

Поллианна тихонько засмеялась.

– Нет, нет! Угадайте! Если бы вы все-таки хотели чего-нибудь, то что это было бы?

Миссис Сноу была в нерешительности. Не сознавая этого сама, она за долгие годы привыкла неизменно желать того, чего у нее не было, и потому заявить сразу, чего она хочет, казалось невозможным, пока она не узнает, что у нее есть. Однако было ясно, что сказать что-то необходимо. Этот странный ребенок ждал ответа.

– Ну, конечно, бараний бульон…

– Я его принесла! – с торжеством воскликнула Поллианна.

– Но это именно то, чего я не хотела, – опять вздохнула больная, теперь уже точно зная, о чем тоскует ее желудок. – Я хотела цыпленка.

– О, и его я тоже принесла, – засмеялась Поллианна.

Миссис Сноу обернулась в изумлении.

– И то и другое? – спросила она.

– Да, и студень из телячьих ножек тоже, – торжествовала Поллианна. – Я решила, что хоть раз вы должны получить именно то, что хотите. И мы с Ненси это обеспечили. Конечно, всего только понемножку… но есть все! Я так рада, что вы захотели цыпленка, – продолжала она удовлетворенно, вынимая из корзинки три маленьких горшочка. – Знаете, я всю дорогу думала, что будет, если вы скажете, что хотите рубца, или лука, или еще чего-нибудь такого, чего у меня нет! Это было бы ужасно, ведь я так старалась! – Она весело засмеялась.

Больная молчала. Казалось, она пытается мысленно отыскать что-то, что потеряла.

– Вот! Я оставлю вам все, – объявила Поллианна, выстраивая свои три горшочка в ряд на столе. – Вполне вероятно, что завтра вы захотите бараньего бульона. Как вы себя сегодня чувствуете? – заключила она вежливым вопросом.

– Очень нездоровится, спасибо, – пробормотала миссис Сноу, впадая в свою обычную апатию. – Я не смогла даже подремать сегодня утром. Нелли Хиггинс, соседка, начала брать уроки музыки, и ее гаммы почти окончательно свели меня с ума. Она мучила меня ими все утро, ни минуты передышки! Прямо не знаю, что делать!

Поллианна сочувственно закивала.

– Я понимаю, это ужасно! С миссис Уайт так было однажды. Она – член дамского благотворительного комитета. У нее как раз в то время был приступ ревматизма, и она не могла даже метаться в постели. Она говорила, что ей было бы гораздо легче, если бы она могла. Вы можете?

– Могу ли я… что?

– Метаться – ну, двигаться так, чтобы изменить положение, когда становится невозможно переносить эти гаммы.

Миссис Сноу в изумлении смотрела на девочку.

– Ну, конечно, я могу двигаться как угодно, но в кровати, – ответила она немного раздраженно.

– Тогда вы можете радоваться хотя бы этому, правда? А вот миссис Уайт не могла. Нельзя метаться, когда у тебя приступ ревматизма… хотя ужасно хочется, говорит миссис Уайт. Она рассказывала мне потом, что ее, несомненно, ожидало буйное помешательство, если бы не уши ее золовки… Она совершенно глухая…

– Уши золовки? Да о чем ты говоришь? Поллианна засмеялась.

– Ах, я вам не все рассказала. Я забыла, что вы ведь незнакомы с миссис Уайт. Видите ли, ее золовка, мисс Уайт, была глухая… ужасно глухая. А приехала она к ним, чтобы помочь по хозяйству и ухаживать за больной миссис Уайт. И это было что-то ужасное! Чтобы растолковать ей что-нибудь, приходилось так кричать! И после этого каждый раз, когда на другой стороне улицы начинали играть на пианино, миссис Уайт была так рада, что она