Н. И. Бухарин после его реабилитации в 1987 г. стал считаться некоторыми отечественными историками-аграрниками (В. П. Даниловым и его сторонниками), считавшими колхозный строй сначала неким третьим изданием крепостного права на Руси, а ныне торжеством «госкапитализма» в советской деревне) одним из последовательных проводников ленинских взглядов на кооперацию, через которую мелкие частные хозяйства крестьян, в том числе и кулацкие, будут в условиях диктатуры пролетариата, как он (Бухарин) выражался, «врастать в социализм». Вместе с тем, появились и мнения, что он будто бы «разработал свой план кооперативного развития деревни», во многом перекликающийся со статьей В. И. Ленина «О кооперации» и книгой А. В. Чаянова о крестьянской кооперации». Но признать их обоснованными нельзя. Ведь если Ленин и Бухарин в основном сходно смотрели на кооперацию как лучшую форму приобщения крестьян к социализму, то принципиально иначе понимал ее беспартийный Чаянов, отнюдь не являющийся слепым почитателем В. И. Ленина и всего большевистского режима власти в стране.

Во-первых, он считал естественным, нормальным условием жизни и деятельности кооперации наличие в стране рыночных отношений, тогда как Ленин и Бухарин рассматривали эти отношения в качестве временного явления, рассчитанного всего лишь на переходный от капитализма к социализму период. Во-вторых, Ленин и Бухарин мыслили социалистическое кооперирование крестьян исключительно в условиях диктатуры пролетариата. Что же касается Чаянова, то он подлинные успехи кооперирования мелкокрестьянской деревни напрямую связывал с демократическим режимом власти в стране, который должен придти на смену диктаторской, большевистской власти своеобразным эволюционным путем, в расчете на так называемое перерождение большевизма. Согласно чаяновской концепции крестьянской «самоколлективизации», реализация его варианта модернизации села означала бы безболезненную, эволюционного типа перестройку аграрного сектора страны, которая одновременно с повышением производительности труда и поднятием агрикультурного уровня сельского хозяйства решала бы и сложные социальные проблемы страны, поскольку кооперирование должно было охватить и помочь окрепнуть всем социальным слоям деревни.

По большинству названных параметров она в корне отличалась от сталинской форсированной «революции сверху», базирующейся не столько на силе примера и добровольности обобществления крестьянского хозяйства, сколько на насильственной ломке индивидуального образа жизни и производственной деятельности российского крестьянства, обернувшейся трагедией для нескольких сотен тысяч семей раскулаченных и гибелью еще большего количества населения от голода 1932–1933 гг., а также значительным хотя и, безусловно, временным падением производительных сил деревни в первые годы коллективизации.

Но задачи крупномасштабной перекачки материальных и трудовых ресурсов из деревни в город в целях обеспечения индустриального скачка, который страна совершила в годы предвоенных пятилеток, чаяновский способ решения аграрно-крестьянской проблемы в конкретных условиях того времени не гарантировал. Более того, при существующем политическом режиме он был попросту неосуществим. И сам ученый, и его единомышленники сравнительно скоро убедились в этом. Вот почему их надежды и практические действия на то, чтобы, используя свое положение «спецов» при соответствующих советских наркоматах и других госучреждениях, попытаться повторить попытку «обволакивания» большевистской власти, которую удачно реализовала кадетско-прогрессистская оппозиция по отношению к царскому самодержавию, прежде чем свалить его в феврале 1917 г. С соответствующими предложениями в кругу соратников по кооперативной работе выступал (как мной было показано свыше 10 лет назад), Чаянов начиная еще с лет гражданской войны. «Нэповский экономический Брест большевизма», как характеризовал реформистскую линию советского руководства начала 20-х гг. теоретик сменовеховства Н. В. Устрялов, придал Чаянову и его единомышленникам еще большую уверенность в том, что тактика «обволакивания» гораздо действеннее, нежели открытая конфронтация оппозиционно настроенных слоев интеллигенции с коммунистической властью.